Американская ржавчина

Он выбрал тропинку вдоль ручья, новолуние, подумал, ночь совсем темная. Вскоре ложбина плавно превратилась в плоское русло, и он оказался на территории сталелитейного завода к югу от города. Айзек взял севернее, мимо пустых цехов, каждый длиной в четверть мили и высотой в двадцать этажей. Миновал четыре оставшиеся доменные печи с генераторами при них, насквозь проржавевшие конструкции печей по-прежнему вздымались над прочими постройками, каждую оплетала паутина из сотен гигантских труб. И десятки вагонеток для вывоза шлака. Айзек прошел под стрелой крана, потом потянулись штабеля стальных балок разной формы, еще какие-то детали. Все деньги ушли на демонтаж. Никто не захотел купить старый завод. Слишком много долгов и обязательств.

Вокруг темно, Айзек чувствовал себя спокойно.

Он направился вдоль железнодорожных путей, ведущих от завода, прочь от города и старой школы, прочь от дома Поу. Прошлое быстро скрылось из виду. Насыпь узкая, извилистая, вырезанная в склоне холма, густой лес подступает с обеих сторон, звук шагов разносится далеко-далеко. Малыш по-настоящему отправился в путь. Одинокий сейчас, как и тогда, когда пришел в этот мир. Самое глухое время – дневные существа еще спят, а ночные уже угомонились. А Малыш все идет. В Калифорнию. В тепло своей собственной пустыни.

В лесу кое-где бродяги устроили временные пристанища, Айзек держался настороже, бдительно высматривая среди деревьев свет костра. С Малышом все будет хорошо. Змеиный король и принц бродяг. В небе над головой стремительно проплыла яркая звездочка. Спутник. Верный товарищ арабских купцов и астронавтов. И всех странников.

Небо постепенно окрашивалось бледно-серым, и за несколько минут до настоящего рассвета он подумал: вот сейчас, и почти сразу первый щебет, а следом еще один, а спустя несколько секунд в кустарнике и лесу зашуршало, захрустело, пение птиц, хлопанье крыльев, танагры, дубоносы, иволги. Все одновременно. Живут по неизменным правилам, век от века. Не то что Малыш. У него свое собственное солнце и собственный восход. Он вообще предпочитает ночь.

Солнце ярко высветило противоположный берег реки, а на этом тени стали еще темнее. Впереди он разглядел высокую трубу и полуразрушенную водонапорную башню вагоноремонтной мастерской. Айзек занервничал. Нет, Малыш преодолеет любые искушения. Его острый разум против каждого, кто посмеет сказать не убий. Он заберет свой рюкзак и все свое добро именно ради своих прав. Но на этот раз подойдет к мастерской с тыла.

Айзек свернул от железки вверх по склону к маленькому ручью, скрывавшемуся под естественным навесом из ольхи, светлая кора пятном на фоне окружающей зелени, языки мха, свисающие в прозрачную воду. Цветущие растения. Белые – лапчатка, лиловые – не знаю, что такое. Сон-трава – исчезающий вид – слишком привлекательная, на свою беду. Ручей пробивался из впадины на вершине холма, и Айзек лег на влажный мох и плескал ладонью холодную воду прямо в рот, пока желудок не заполнился. А потом медленно крался через лес, скользя от ствола к стволу, пока не добрался до места, откуда видна была просека, где накануне стояла машина Харриса. Пусто. Но и дальше он все равно двигался, скрываясь за деревьями, вдоль просеки, пока не оказался рядом с лугом и мастерской. Солнце поднялось уже довольно высоко. Он заглянул в черный провал двери. Чувство вины и еще что-то. Место торжества и победы. Не должен бы гордиться, но поди ж ты. Чувство вины еще острее, и он пошел искать рюкзак.

Потребуется более глубокая рефлексия, решил он. Сколько ты знаешь людей, которые ни разу в жизни никого не стукнули в гневе? Только ты один такой. Считая случившееся тем вечером.

Меж тем вот он, твой рюкзак, там, где ты его оставил… деньги и бумаги на месте. Просто чуть влажные. Батончик с изюмом и арахисом. Отличный завтрак. Малыш вдруг понял, что не ел двое суток. Ерунда – еду можно найти повсюду. Упаковав вещи в большой армейский рюкзак, школьный он зашвырнул подальше в траву и двинулся обратно к железной дороге, дожевывая на ходу батончик.

* * *

Два часа спустя короткий состав прогрохотал по рельсам, а он лишь беспомощно провожал взглядом несущиеся мимо вагоны – слишком быстро, не запрыгнуть. Вдобавок он очень устал и проголодался. Можно запросто угодить под колеса. И какая разница? Всего лишь чуть ускорить естественный процесс. Бренные существа, мы все равно движемся к своему финалу. Это малодушие, подумал он. Вот в чем разница. Ты существуешь, из мириадов бессмысленно сгинувших яйцеклеток и спермиев сумел уцелеть ты – тот, что действует по собственной воле. Невероятная случайность – один шанс на десять триллионов, нет, даже меньше. Один к числу Авогадро: 6,022, помноженные на io в 23 степени. Но люди все так же растрачивают попусту свой уникальный шанс.