На тротуаре у «Приюта оленя» Сэм остановилась. Она посмотрела вверх, на Тень, и ее дыхание прозрачным облачком повисло в ночном воздухе. Она сказала:
– Просто скажи мне, что ты за хороших.
– Не могу, – сказал Тень. – Я бы и рад. По крайней мере, стараюсь делать все, что в моих силах.
Она еще раз посмотрела на него и прикусила нижнюю губу. Потом кивнула.
– Вот это правильно, – сказала она. – Я тебя не сдам. Можешь угостить меня пивом.
Тень распахнул перед ней дверь, и на них обрушилась густая волна тепла и звука. Они вошли.
Сэм помахала рукой каким-то своим знакомым. Тень обменялся кивками с дюжиной людей, которых помнил пусть не по именам, но хотя бы в лицо – кого-то с того дня, который он провел в поисках Элисон МакГоверн, кого-то потому, что встретил его сегодня утром у Мейбл. У стойки, обняв за плечи миниатюрную рыжеволосую женщину, стоял Чэд Маллиган, – это, видимо, та самая кузина, с которой уже можно целоваться, вычислил Тень. Интересно, что она из себя представляет, подумал он, – но женщина стояла к нему спиной. Чэд тоже заметил Тень и преувеличенно четким жестом поднял руку вверх. Тень улыбнулся и махнул рукой. Потом огляделся вокруг в поисках Хинцельманна, но судя по всему, старика в этот вечер здесь не было. Зато в дальней части зала Тени удалось высмотреть свободный столик – к нему-то он и направился.
И тут раздался крик.
Очень неприятный, во всю глотку, истерический, будто человек увидел привидение, и все голоса в зале тут же смолкли. Тень резко обернулся, в полной уверенности, что кого-то буквально только что лишили жизни, и понял, что все, кто находится в баре, смотрят на него. Даже черный кот, который день напролет дрых на подоконнике, стоял теперь на музыкальном автомате, выгнув спину и задрав хвост, и пялился на Тень.
Время остановилось.
– Держите его! – надрывался женский голос, на грани полномасштабной истерики. – Ради бога, кто-нибудь, остановите его! Не дайте ему уйти! Ради бога!
И голос этот был ему знаком.
Никто не двигался с места. Все стояли и смотрели на Тень. А он смотрел на них.
Чэд Маллиган сделал шаг вперед и начал протискиваться сквозь толпу. За ним осторожно шла миниатюрная женщина с вытаращенными глазами – словно вот-вот опять сорвется в крик. Тень знал эту женщину. Еще бы он ее не знал.
В руках у Чэда по-прежнему был стакан с пивом. Спохватившись, он поставил стакан на ближайший столик. И сказал:
– Майк.
Тень сказал:
– Чэд.
Одри Бертон изо всех сил вцепилась Чэду в рукав. Она была бледна, как полотно, и на глазах у нее стояли слезы.
– Тень, – сказала она, – ты выродок. Выродок и убийца.
– Ты уверена, что знаешь этого человека, милая? – спросил Чэд. Ему было явно не по себе.
Одри Бертон посмотрела на него непонимающе.
– Ты что,
Кругом все молчали. Чэд Маллиган посмотрел на Тень.
– Должно быть, какая-то ошибка. Ты не беспокойся, скоро все выясним, – сказал он и обернулся к собравшимся вокруг. – Все в порядке. Ничего страшного не произошло. Мы все выясним. Все в полном порядке! – И снова к Тени: – Послушай, Майк, давай выйдем отсюда.
Спокойно и уверенно. Вот у этого шоу получилось что надо.
– Да, конечно, – сказал Тень.
Чья-то рука легла ему на ладонь. Он обернулся и увидел, что на него смотрит Сэм. Он улыбнулся ей, изо всех сил стараясь сделать так, чтобы улыбка вышла ободряющей.
Сэм посмотрела на Тень, потом обвела взглядом лица людей, стоявших вокруг и смотревших на него. А потом сказала, обращаясь к Одри Бертон:
– Я не знаю, кто ты такая. Но. Сука. Ты. Первостатейная.
А потом встала на цыпочки, притянула Тень к себе и поцеловала его, крепко, прижав свои губы к его губам на бесконечно долгий срок, который длился, как показалось Тени, минут пять, хотя в реальном, тикающем на часиках времени, прошло, должно быть, не больше пяти секунд.
Странный поцелуй, подумал Тень, когда ее губы прижались к его губам: не мне он адресован. А адресован всем этим людям в баре: он нужен для того, чтобы дать им всем понять, что она знает, на чьей она стороне. Можно флагом размахивать, а можно поцеловать человека вот так, на глазах у всех. И пока поцелуй этот длился, он уже успел понять, что по сути он ей даже совсем и не нравится – по крайней мере в этом, самом прямом смысле слова.