После некоторых обсуждений фонд был разделён равными долями между 3 почтенными джентльменами – Бэйконом, Робинсоном и Лотриджем. И всё было бы хорошо, если бы только последний не посчитал себя обделенным – ведь это именно он назвал фамилию убийцы помощнику шерифа Пэйлтропу, а не Робинсон! Также Лотридж сообщил адрес места проживания Хотеллинга, тип его автомашины и даже то, что тот носил кепку и пальто, соответствовавшие описанию преступника, данному Бэйконом. Кстати, нельзя не отметить того, что включение Робинсона в число получателей денег и впрямь немного озадачивает, поскольку хитромудрый пятидесятник имени и фамилии подозреваемого Пэйлтропу не называл, хотя и подтолкнул того к кое-каким немаловажным размышлениям. Как бы там ни было, Лотридж нанял адвоката Фреда Бреннана (Fred W. Brennan), который 25 января 1929 г. подал апелляцию, настаивая на изменении пропорций раздела премиального фонда.
К этому времени Гарольд Лотридж уже раздулся от посетившего его осознания собственной значимости. Теперь рассказ Лотриджа о его участии в расследовании заметно отличался не только от того, что имело место в действительности, но даже и от того, что он говорил в январе предыдущего года. Напомним, что тогда он увидел странный сон, который пересказал рабочим на стройке. В полицию Лотридж не обращался и, скорее всего, никогда бы не обратился, поскольку сон был из разряда «ни о чём». В том сновидении он увидел Адольфа Хотеллинга в странных, запачканных грязью и кровью одеждах, «старец» молча смотрел ему в глаза и игнорировал задаваемые вопросы. Вот и весь сон! Теперь же Гарольд настаивал на том, что это был и не сон вовсе, а некое сверхъестественное видение, в котором Хотеллинг нёс на руках окровавленную девочку и просил Лотриджа о помощи. Проснувшийся Лотридж решил немедленно поехать в полицию или в службу шерифа, но вместо этого, как мы знаем, почему-то отправился на стройку школы и принялся там трепаться.
В решении по апелляции, вынесенном 29 марта 1929 г. желание Лотриджа пересмотреть получаемые доли премиального фонда в его пользу, было признано справедливым. Судьи исходили из того, что Лотридж во всём помогал помощнику шерифа Пэйлтропу, что подтверждалось свидетельскими показания незаинтересованных лиц, исчерпывающе отвечал на все его вопросы и назвал имя, фамилию, место жительства подозреваемого и многие прочие детали. Помощник же шерифа Пэйлтроп преподносил дело так, словно Лотридж не хотел ему помогать и лишь благодаря его – Пэйлтропа – умению построить беседу и оказать нужное давление на свидетеля необходимая информация была получена. Судьи оценили поведение помощника шерифа, допрошенного в ходе процесса довольно нелицеприятным комментарием: «офицер выглядел напыщенным» («that of the officer an air of bombast»).
История Адольфа Хотеллинга вызывает немалое удивление той неожиданной чудовищной метаморфозой, что продемонстрировал её герой. Из совершенно нормального и положительного во всех отношениях мужчины он одномоментно – или почти одномоментно – превратился в жестокосердного монстра. Ощущение невероятности произошедшей с Хотеллингом перемены лишь усиливается от сознания того, что человек этот изображал из себя ревностного и богобоязненного верующего.
Первое письменное признание, подписанное Хотеллингом после допроса вечером 17 января и переданное окружной прокуратурой на следующий день «Central press association» для публикации в газетах. Текст, написанный преступником собственноручно, гласит: «Адольф Хотеллинг, Овоссо, Мичиган. Признаю убийство Дороти Шнейдер.»
Можно ли как-то объяснить природу подобной метаморфозы?
Наверное, да и даже более того, объяснение это окажется не особенно запутанным. Природа того внутреннего переворота, что пережил Хотеллинг, кроется в человеческой сексуальности. Этот аспект поведения Хотеллинга не исследовался вообще и никого из современников не заинтересовал – всем было достаточно того, что Адольф признал себя виновным и это признание являлось истинным. Было бы, конечно, очень интересно услышать пояснения самого Хотеллинга по некоторым интимным вопросам, проливающим свет на его мотивацию, но тут мы можем говорить только в сослагательном наклонении: чего нет – того нет! Но даже не зная объяснений из первых уст, мы можем многое понять по отдельным деталям, достоверно известным.