Американский орёл

Лакутюр извлёк белую карточку. На ней был изображён герб ФБР, фамилия Лакутюра и запись от руки с адресом отеля «Рокинхэм» по Стейт-стрит, 401 и номером телефона 2400. На обороте было записано: «Владелец данной карты исполняет федеральные обязанности до 15 мая».

Сэм взглянул на Лакутюра.

— Пропуск на выход из тюрьмы?

Фбровец не улыбнулся.

— Благодаря этой карточке, ваша жопа не окажется на нарах. К ночи город будет оцеплен, на улицах появятся войска, и мне не нужно, чтобы мой связной объяснялся перед каким-нибудь капитаном, куда и зачем его чёрт понёс.

— Слушайте, я просто хочу…

Зазвонил телефон. Фбровец выругался и снял трубку.

— Лакутюр. Погодите. Ага. Ага. Чёрт. Ладно, сейчас спущусь.

Он с силой опустил трубку.

— Проблемы с управляющим насчёт количества необходимых нам номеров. Слушайте. Мне нужно уйти. А вы оставайтесь тут и налаживайте отношения между местным населением и немцами, или типа того.

Лакутюр схватил пальто и вышел, хлопнув за собой дверью. Сэм сидел молча, вертя между пальцами белую карточку. Гестаповец смотрел на него и курил. Сэм вспомнил истории из журнала «Лайф», «Лук» и из газет, радиопостановки и голливудские фильмы. Именно так всё и закончилось для множества жителей Европы. Наедине с агентом гестапо. Немец не имел над ним власти, однако отчасти Сэм оказался парализован этим змеиным взглядом, холодными глазами человека, который имел право карать и миловать, пользовался этим правом без раздумий и, даже наслаждался им.

Грёбке затушил окурок в пепельнице и произнёс:

— Вы выглядите… беспокойно.

— Я впервые в жизни нахожусь наедине с агентом гестапо, — ответил Сэм.

— Наша работа в основном… Моя работа в основном… похожа на вашу, — произнёс Грёбке и пожал плечами. — Полицейская работа.

Его английский был безупречен, но с сильным акцентом.

— Это вы так считаете. Мне в это поверить тяжело.

Грёбке уставился на него.

— Вам не нравятся немцы.

— Кому какое дело, не так ли?

Грёбке склонил голову, словно гончая, уловившая мимолётный след, какой-то шорох в траве чего-то такого, что необходимо догнать и убить.

— Мы вам чем-то навредили?

— Ага, — сказал Сэм, чувствуя, как в груди всё сжалось. — Убили моего отца.

Голова снова едва заметно пошевелилась.

— Скорее всего, нет. У меня не такой уж богатый опыт общения с американцами. Так, что не думаю, что это я убил вашего отца.

— Может, нет, но это сделали ваши соотечественники.

— А. Великая война, я прав?

— Да, вы правы.

— То была война, — ответил немец. — На войне всякое происходит.

«Ага, и это всякое творят немцы», — подумал Сэм. Полыхающие Роттердам и Ковентри. Тонущие пассажирские лайнеры. Первое использование отравляющих газов. Но этот человек из гестапо друг ФБР и кто знает, чей ещё. Поэтому Сэм ответил:

— Ага. Война. Неприятная штука.

— Насчёт вашего отца, — беззаботно продолжал Грёбке. — Что с ним случилось?

— Он вернулся с войны с лёгкими, поражёнными немецким газом. Затем он пятнадцать лет их выкашливал, пока не умер в фермерском доме.

— Это было давно, и мне жаль. Однако что вы думаете о нас нынешних?

Сэму больше не хотелось продолжать диалог с этим немцем.

— Я бы предпочёл не отвечать. По известным вам причинам.

Грёбке расслабился, словно понял, что вышел победителем из этой дискуссии.

— Мне кажется, я знаю американцев. Вы считаете нашего лидера диктатором, тираном. Возможно. А, что же вы сами? А?

Сэм продолжал молчать. Ему очень хотелось, чтобы Лакутюр поспешил вернуться.

Грёбке прищурился.

— Что же касается вас, я скажу, что ваш президент — дурак и пьяница. Также я скажу, что наш фюрер станет величайшим лидером нашей страны. Он принял страну, разрушенную войной, разрушенную экономической депрессией, и за короткое время привёл её к тому, что мы заслуживаем по праву. Вы можете сказать то же самое о своём президенте? Вас до сих пор корежит от депрессии… ваши вооружённые силы — международное посмешище… Японцы рвут Китай на части, а вы просто стоите и смотрите. Они выдавили вас с Тихого океана, подкупив вас уйти со своих баз, вроде той, что на Гуаме… и вы даже пальцем не пошевелили, когда Нидерланды, Франция и, наконец, Англия пали перед нами на колени.

— Ваш фюрер — кровожадный ублюдок, — тихо произнёс Сэм.

Грёбке уже намеревался ответить, как в номер вломился Лакутюр и хлопнул дверью.

— Едва не пришлось приложить этого сукиного сына о стойку, но вроде утряслось. Хорошо. Вы тут, как, нормально?

Грёбке перевёл бледные глаза с Сэма на фбровца и сказал:

— Ja. Нормально.

— Хорошо, — сказал Лакутюр. — А теперь, прошу прощения, инспектор…

Сэм встал и едва подошёл к двери, как в неё кто-то постучал.

— Блядь, Миллер, гляньте, кто там?

Сэм открыл и увидел перед собой двух легионеров Лонга, с ехидными ухмылками на молодых лицах. Кэрратерс и Леклерк, те самые, что прошлым вечером приходили к нему домой.

— А, это вы, — сказал Лакутюр. — Живо сюда и за работу.

Проходя мимо Сэма, Леклерк пихнул того плечом, затем рассмеялся, а Сэм ничего не сделал.

— О, да, дружок, мы не забыли о том опросе! — воскликнул Кэрратерс.

Сэм закрыл за собой дверь, заглушая смех южан.

Глава двадцать пятая