Американский психопат

– Слушай меня, Луис, если ты не прекратишь рыдать, жалкий ебаный пидор, я перережу тебе твою ебаную глотку. Ты слышишь меня? – Пару раз я легонько шлепаю его по лицу. Яснее выразиться я не могу.

– О, убей меня, – хнычет он с закрытыми глазами, кивая, и все дальше погружается в бессвязность, а потом ревет. – Если у меня нет тебя, я не хочу жить. Я хочу умереть.

Мой рассудок едва не покидает меня прямо здесь, в Barney’s. Я хватаю Луиса за воротник, стискиваю тот в кулаке и, подтащив его голову вплотную к своему лицу, шепчу вполголоса:

– Слушай меня, Луис. Ты слышишь меня? Я обычно не делаю предупреждений, Луис. Так-что-будь-благодарен-за-то-что-я-предупреждаю-тебя.

Его рассудок окончательно помутился, голова стыдливо опущена, он издает какие-то гортанные звуки, так что слов не разберешь. Я хватаю его за волосы – они жесткие от мусса, я узнаю запах новой марки, Cactus. Задрав его голову, путаясь, я рявкаю:

– Слушай, ты хочешь умереть? Я тебе это устрою, Луис. Я делал это и раньше, и я, блядь, выпущу из тебя кишки, я вспорю твой ебаный живот и буду толкать твои ебаные внутренности в твою пидорскую глотку, пока ты не подавишься ими.

Он не слушает. Все еще сидя на корточках, я с недоверием смотрю на него.

– Пожалуйста, Патрик, пожалуйста. Послушай меня. Я все продумал. Я уйду из Р&Р, и ты, может быть, тоже, и мы переедем в Аризону, а потом…

– Заткнись, Луис, – трясу я его. – О господи, только заткнись.

Я быстро встаю, отряхиваюсь, а когда мне кажется, что он успокоился и я могу уйти, Луис хватается за мою правую лодыжку и пытается меня удержать. В конце концов, проволочив его полтора метра, я вынужден ударить его ногой в лицо, беспомощно улыбаясь паре, пасущейся возле отдела носков. Луис смотрит на меня умоляющими глазами, на его левой щеке обозначается небольшая ранка. Пара уходит от нас.

– Я люблю тебя, – жалко ноет он. – Я люблю тебя.

– Я уже понял, Луис, – ору я. – Ты убедил меня. Теперь вставай.

По счастью, вмешивается встревоженный шумом продавец и помогает Луису подняться.

Через несколько минут он уже довольно спокоен, и мы стоим возле главного входа в магазин. Луис держит в руке носовой платок, его глаза крепко зажмурены, под левым глазом набухает синяк. Вид у него собранный.

– Знаешь, имей мужество взглянуть в лицо действительности, – говорю я.

С болью он смотрит сквозь вращающиеся двери на проливной дождь, потом с печальным вздохом поворачивается ко мне. Я смотрю на нескончаемые ряды галстуков, а потом на потолок.

Убийство ребенка в зоопарке

Проходит череда дней. По ночам я сплю интервалами по двадцать минут. У меня нет целей, все как в тумане, возникают навязчивые мысли об убийстве, потом они пропадают, вновь возникают и уходят, тихо дремлют во время мирного завтрака в кафе «Алекс уезжает в лагерь», где я заказываю салат из бараньей сосиски с омаром и белой фасолью под лимонным соком и уксусом foie gras. На мне выцветшие джинсы, куртка от Armani и белая майка от Comme des Garçons за сто сорок долларов. Я звоню к себе домой, чтобы прослушать сообщения на автоответчике. Сдаю видеокассеты. Останавливаюсь у банкомата. Вчера ночью Жанетт спросила меня: «Патрик, зачем у тебя в бумажнике лежат бритвенные лезвия?» Утреннее «Шоу Патти Винтерс» было посвящено мальчику, влюбившемуся в упаковку мыла.

Я не способен быть достойным членом общества и обнаруживаю, что беспокойно брожу по зоопарку, расположенному в Центральном парке. У ворот по периметру торчат торговцы наркотиками, над их головами от проезжающих мимо колясок тянется запах лошадиного навоза, а верхушки небоскребов, жилых зданий на Пятой авеню, «Трамп-Плаза», здания AT&T, окружающих парк, который, в свою очередь, окружает зоопарк, подчеркивают неестественность этого запаха. Чернокожий уборщик, моющий пол в мужском туалете, просит меня спустить за собой воду.

– Сам спустишь, черномазый, – отвечаю я, а когда он делает шаг в мою сторону, сверкнувшее лезвие ножа вынуждает его отступить.

Все будки «Справочные», похоже, закрыты. Слепой грызет сушку. Двое пьяных педиков утешают друг друга на скамейке. Рядом мать кормит грудью ребенка, и это зрелище пробуждает во мне нечто ужасное.