…Галстуки с узором пейсли, хрустальные кувшины, наборы стаканов и офисные часы с термометром, барометром и прибором для измерения влажности, электронные записные книжки с музыкой и фужеры для коктейля «Маргарита», наборы десертных тарелок, вешалки, наборы писчей бумаги, зеркала и часы для душа, фартуки и свитеры, спортивные сумки, шампанское, фарфоровые кашпо, банные полотенца с вышитыми монограммами, мини-калькуляторы для расчета курса иностранных валют, записные книжки с серебряными уголками, пресс-папье с рыбой, канцелярские принадлежности, штопоры, компакт-диски, теннисные мячи, шагомеры и кофейные чашки…
Покупая лосьон для шеи в отделе Clinique, я смотрю на свой Rolex, чтобы удостовериться, что мне хватит времени забежать еще в парочку магазинов до Принстонского клуба, где в семь часов мы с Тимом Севертом собирались выпить. Утром, до того как поехать в офис, я провел два часа в тренажерном зале, и вместо того, чтобы бегать по магазинам, я мог бы пойти на массаж (я сейчас занимаюсь по усиленной программе, и у меня болят мышцы) или к косметологу, хоть я и был у нее вчера. Но в ближайшие пару недель я
– Привет, Дэвис, – говорит он.
Неожиданно для себя я начинаю перечислять имена всех восьми оленей Санта-Клауса в алфавитном порядке, и, когда я умолкаю, он улыбается и говорит:
– В «Некении» будет рождественская вечеринка, придешь?
Я уверяю, что приду обязательно, и иду себе дальше, кивая в пространство, а потом оборачиваюсь и ору:
– Ты урод, я очень хочу посмотреть, как ты сдохнешь,
Иду по Пятьдесят восьмой, колочу по стенам дорогим портфелем Bogetta Veneta. На Лексингтон еще один хор поет «Слушайте ангелов возвещающих», и я приплясываю перед ними, что-то мыча, потом я на автомате захожу в Bloomingdale’s, направляюсь к первому же прилавку с галстуками и говорю продавцу – молоденькому педику:
– Потрясающе, просто потрясающе, – поглаживая при этом шелковый галстук-шарф.
Он строит мне глазки и спрашивает, не фотомодель ли я.
– Да пошел ты к черту, – говорю я и ухожу.
…Цветочные вазы и фетровые шляпы с пером, несессеры для туалетных принадлежностей из крокодиловой кожи, серебряные флаконы, щетки для волос и рожки для обуви за двести долларов, подсвечники и наволочки, перчатки и тапочки, пуховки для пудры и свитеры ручной вязки, горнолыжные защитные очки от Porsche, антикварные парфюмерные флаконы, бриллиантовые сережки, ботинки, рюмки для водки, визитницы, фотоаппараты, лопаточки для салата из красного дерева, шарфы, лосьоны после бритья, фотоальбомы, наборы для соли и перца, формочки для выпечки, рожки для обуви за двести долларов, рюкзаки и наборы емкостей для хранения продуктов, наволочки…
Пока я рыскаю по Bloomingdale’s, передо мной открывается экзистенциальная пропасть, что заставляет меня сначала найти телефон и проверить сообщения у меня на автоответчике, а потом – когда я уже близок к слезам и принял три гальциона (мой организм давно уже привык к таблеткам, так что они не вызывают у меня сонливости, а лишь отгоняют подступающее безумие) – броситься к стойке Clinique и купить шесть тюбиков крема для бритья. Я расплачиваюсь кредитной карточкой American Express, и попутно нервно флиртую с девушками-продавщицами, и прихожу к выводу, что причина этой страшной пустоты – во всяком случае одна из причин – мое поведение по отношению к Эвелин в «Баркадии» в тот вечер, хотя я вовсе не исключаю возможности, что дело в моем видеомагнитофоне, у которого барахлит запись, и я мысленно отмечаю, что мне надо бы появиться на рождественской вечеринке у Эвелин, и едва не поддаюсь искушению позвать с собой одну из девушек-продавщиц из Clinique. И надо бы почитать инструкцию и разобраться с записью на видеомагнитофоне. Я вижу девочку лет десяти; она стоит рядом с матерью, которая покупает шарф и какие-то украшения. Я смотрю на нее и думаю: «Очень даже неплохо». На мне кашемировое пальто, двубортный спортивный пиджак в клетку, из альпаки, шерстяные брюки в складку, узорчатый шелковый галстук, все – от Valentinо Couture, и кожаные ботинки от Allen Edmonds.
Рождественская вечеринка