Американский психопат

– И почему бы ей не поставить Talking Heads? – горько сетую я.

В другом конце комнаты стоит Кортни, в руках у нее стакан шампанского, и она полностью игнорирует меня.

– А может, это «Отверженные»? – предполагает Петерсен.

– Американское или британское исполнение? – Мои глаза сужаются. Я проверяю его.

– Мм, британское, – мямлит он, и в этот момент карлик вручает нам тарелки с вальдорфским салатом.

– Уж конечно, – бормочу я, глядя, как ковыляет прочь карлик.

Неожиданно к нам вихрем подлетает Эвелин. На ней соболий жакет и бархатные брючки от Ralph Lauren, в одной руке – ветка омелы, которую она поднимает над моей головой, в другой – леденец на палочке.

– Осторожно, омела! – восклицает она, сухо целуя меня в щеку. – С Рождеством, Патрик. С Рождеством, Джимми.

– С… Рождеством, – говорю я, не имея возможности оттолкнуть ее: в одной руке у меня мартини, в другой – вальдорфский салат.

– Опаздываешь, милый, – говорит она.

– Я не опаздываю, – открыто протестую я.

– Нет, опаздываешь, – нараспев произносит она.

– Я был здесь все это время, – осаживаю я ее. – Ты просто меня не видела.

– Ну, перестань хмуриться. Ты просто мистер Гринч. – Она поворачивается к Петерсену. – Ты знаешь, что Патрик – мистер Гринч?

– Глупости, – вздыхаю я, глядя на Кортни.

– Черт возьми, мы все знаем, что Макклой – это Гринч, – пьяно ревет Петерсен. – Как поживаете, мистер Гринч?

– А что мистер Гринч хочет на Рождество? – сюсюкает Эвелин. – Гринчик в этом году был хорошим мальчиком?

Я вздыхаю:

– Гринч хочет плащ от Burberry, кашемировый свитер Ralph Lauren, новые часы Rolex, автомагнитолу…

Эвелин вынимает леденец изо рта.

– Но у тебя нет машины, милый.

– А я все равно хочу, – вновь вздыхаю я. – Гринч все равно хочет автомагнитолу.

– Как вальдорфский салат? – озабоченно спрашивает Эвелин. – Как тебе кажется – вкусно?

– Восхитительно, – бормочу я, вытягивая шею. Я кое-кого заметил и с уважением говорю: – А ты не говорила, что пригласила Лоуренса Тиша.

Она оборачивается:

– О ком ты говоришь?

– Ну, как же, это ведь Лоуренс Тиш разносит подносы с канапе? – спрашиваю я.

– Господи, Патрик, это не Лоуренс Тиш, – говорит она. – Это один из рождественских эльфов.

– Один из кого? Ты хочешь сказать – из карликов?

– Это эльфы, – подчеркивает она. – Маленькие помощники Санта-Клауса. Боже, какой ты ворчун! Они такие милые! Вот тот – Рудольф, леденцы разносит Блитцен, там Доннер…

– Постой-постой, Эвелин, – говорю я, прикрывая глаза рукой, в которой я держу вальдорфский салат.

Меня бросает в пот от какого-то странного дежавю. Разве эти эльфы мне встречались раньше? Надо не думать об этом.

– Так зовут оленей Санта-Клауса. А не эльфов. Блитцен был оленем.

– Он единственный еврей среди них, – напоминает нам Петерсен.

– О… – Похоже, Эвелин озадачена этой информацией, она смотрит на Петерсена и ждет, что тот подтвердит ее. – Это правда?

Он пожимает плечами, задумывается, кажется, он смущен.

– Э, крошка, – олени, эльфы, Гринчи, брокеры… Какая, к черту, разница, пока «Кристал» льется рекой? – Он причмокивает и пихает меня в бок. – Верно, мистер Гринч?

– Неужели тебе не кажется, что они такие… рождественские? – с надеждой спрашивает она.

– Да, Эвелин, – говорю я ей. – Они очень рождественские, честное слово.

– А мистер Ворчун опоздал, – дуется она, укоризненно тряся передо мной проклятой веткой омелы. – И ни словом не обмолвился о салате.

– Знаешь, Эвелин, в этом мегаполисе миллион вечеринок, которые я мог бы посетить, но я выбрал твою. Возможно, тебе интересно почему? Я тоже спрашиваю себя почему. И не нахожу ответа. Так или иначе, но я здесь, так что, знаешь, будь благодарна, крошка, – говорю я.

– Ах вот что ты мне подарил на Рождество? – язвительно спрашивает она. – Как это мило, Патрик, с твоей стороны.

– Нет, вот твой подарок, – протягиваю я ей нитку лапши, застрявшую, как я только что заметил, за манжетой.

– О Патрик, я сейчас расплачусь, – говорит она, поднося лапшу к пламени свечи. – Это великолепно. Могу я ее надеть?

– Нет. Скорми ее кому-нибудь из эльфов. Вон у того особенно голодный вид. Прости меня, мне надо еще выпить.

Я вручаю Эвелин тарелку с вальдорфским салатом, отрываю один рог у Петерсена и направляюсь в бар, мурлыча «Silent Night». Меня расстраивает, что большинство женщин одеты в пуловеры, кашемировые свитеры, пиджаки, длинные шерстяные юбки, вельветовые платья. Холодная погода. Нет красивых тел.

Возле бара, с узким стаканом шампанского в руках, стоит Пол Оуэн и рассматривает свои антикварные серебряные карманные часы (из Hammacher Schlemmer), я уже собираюсь подойти и заговорить с ним об этих проклятых счетах Фишера, но на меня налетает Хемфри Райнбек, который пытается не наступить на эльфа. Он еще не успел снять кашемировое пальто-честерфилд дизайна Crombie от Lord & Taylor, а под ним – двубортный смокинг из шерсти, с остроконечными лацканами, хлопчатобумажная рубашка от Perry Ellis, галстук-бабочка от Hugo Boss и бумажные рожки – он про них явно не знает, так криво они надеты, и ни с того ни с сего этот нахал говорит скороговоркой: