Американский психопат

– Это противоречит правилам компании, – заявляет он.

– Да на хуй правила компании! – рявкаю я.

– На хуй правила компании? – с улыбкой переспрашивает он.

– Мистер Оуэн сказал, что ничего страшного. Ты что, не слышал?

– Это невозможно, – качает он головой.

Я умолкаю, выпрямляюсь, провожу рукой по лицу, делаю вдох.

– Послушай меня… – Я снова набираю полную грудь воздуха. – У них там карлики, – я показываю назад, в сторону особняка, – и они вот-вот собираются запеть «О Танненбаум»… – Я смотрю на него умоляюще, с надеждой на сострадание и в то же время довольно испуганно. – Ты представляешь, как это ужасно? Эльфы, – сглатываю я, – поют хором… – и после короткой паузы говорю: – Ты только представь.

– Послушайте, мистер…

– Маркус, – напоминаю я ему.

– Ну, пусть Маркус. Я не могу нарушать правила. Ничего не могу сделать. Таковы правила. Я не собираюсь их нарушать.

Мы оба погружаемся в молчание. Я вздыхаю, смотрю вокруг, размышляя, стоит ли тащить Эвелин к третьему лимузину или лучше обратно к машине Баркера – он настоящий кретин, – но, черт возьми, я хочу лимузин Оуэна… Тем временем водитель тоже вздыхает:

– А если карликам охота петь, так пусть поют.

– Проклятье, – чертыхаюсь я, вынимая бумажник из газелевой кожи. – Здесь сто. – Я протягиваю ему два полтинника.

– Двести, – говорит он.

– Дерьмовый город, – бормочу я, передавая ему деньги.

– Куда хотите ехать? – со вздохом принимает он купюры, одновременно заводя машину.

– Клуб «Чернобыль», – говорю я, быстро открывая дверцу и усаживаясь в машину.

– Слушаюсь, сэр, – кричит он.

Как только я захлопываю дверцу, машина направляется в сторону Риверсайд-драйв. Я восстанавливаю дыхание и вытираю холодный пот со лба носовым платком от Armani, Эвелин сидит рядом. Повернувшись к ней, я вижу, что она вот-вот расплачется: губы у нее дрожат, она молчит.

– Не пугай меня. В чем дело? – Я испуган. – Что, ну что я сделал? Вальдорфский салат был изумителен. Ну что с тобой?

– О Патрик, – вздыхает она. – Это… прекрасно. Я не знаю, что сказать.

– Ну… – осторожно произношу я. – Я тоже… не знаю.

– Вот, – говорит она, показывая бриллиантовое ожерелье от Tiffany, это подарок Оуэна Мередит. – Помоги мне надеть его, дорогой. Ты не Гринч, милый.

– Но, Эвелин, – мямлю я, потом чертыхаюсь про себя, а Эвелин поворачивается ко мне спиной, чтобы я застегнул ожерелье.

Лимузин рванул вперед, и Эвелин со смехом падает на меня, целуя в щеку:

– Какая красота, как мне нравится… Ой, от меня, наверное, пахнет конфетами. Извини, милый. Налей мне шампанского, оно должно быть где-то здесь.

– Но… – я беспомощно смотрю на сверкающее ожерелье, – это не то.

– Что? – озираясь, спрашивает Эвелин. – Здесь есть стаканы? Что не то, милый?

– Это не то, – монотонно отвечаю я.

– Милый, – улыбается она, – у тебя есть еще что-то для меня?

– Нет, я имею в виду…

– Ну же, чертенок. – Она шаловливо ощупывает карман моего пальто. – Что это?

– Что «что это»? – холодно, с раздражением, спрашиваю я.

– Ты хочешь подарить мне что-то еще. Я сейчас угадаю. Кольцо, такое же, как ожерелье? – гадает она. – Браслет? Брошь? Вот оно что! – Она хлопает в ладоши. – Брошь к ожерелью!

Пока я пытаюсь оттолкнуть ее, завернув одну ее руку ей за спину, другая ее рука шарит за моей спиной и выхватывает что-то из моего кармана: это еще одно печенье с предсказанием, которое я подобрал у мертвого китайчонка. Она озадаченно смотрит на меня и говорит:

– Патрик, ты такой… романтичный, – а потом, рассмотрев печенье, уже с меньшим энтузиазмом добавляет: – Такой… оригинальный.

Я тоже смотрю на это печенье. Оно все в крови, я пожимаю плечами и как можно беззаботнее отвечаю:

– Ну, ты знаешь меня.

– Но в чем это оно? – Она подносит кусочек поближе к глазам. – Что это за… красный налет?

– Это… – Я тоже рассматриваю печенье, как будто пятна и меня заинтересовали, потом делаю гримасу. – Это кисло-сладкий соус.

Она с воодушевлением разламывает печенье и недоуменно читает предсказание.

– Что там? – вздыхаю я, пытаясь настроить радио, потом ищу взглядом портфель Оуэна, соображаю, где же может быть шампанское, как вдруг вижу безнадежно пустую коробку из-под шампанского «Тиффани» на полу и резко падаю духом.

– Тут написано… – Она замолкает, потом, прищурившись, перечитывает записку: – Тут написано: «Свежеобжаренная фуа-гра в „Цирке“ превосходна, а вот крабовый салат – так себе».

– Это мило, – бормочу я, продолжая искать фужеры для шампанского, кассеты, хоть что-нибудь.

– Здесь действительно так написано, Патрик. – Она передает мне записку, на ее лице проскальзывает легкая улыбка, которую можно различить даже в темноте. – Что бы это значило? – робко спрашивает она.

Я читаю записку, смотрю на Эвелин, потом снова на записку, потом в тонированное окно, в свете фонарей кружатся снежинки, люди на улицах ждут автобусов, по тротуарам бесцельно ковыляют нищие. Вслух я говорю:

– Все могло быть гораздо хуже. Гораздо.