Американский психопат

– Милый, – она обнимает меня, гладит меня по голове, – обед в «Цирке»? Ты – самый лучший. Ты не Гринч. Беру свои слова обратно. Четверг? Четверг тебя устраивает? Ой, нет, я не могу в четверг, у меня травяные обертывания. А как насчет пятницы? И мы действительно хотим в «Цирк»? Может быть…

Я отталкиваю Эвелин и стучу в разделительную перегородку, колочу по ней костяшками пальцев до тех пор, пока водитель не опускает ее.

– Сид, то есть Эрл, как там тебя, в «Чернобыль» – не сюда.

– Нет, мы правильно едем, мистер Бэйтмен.

– Эй!

– Я имею в виду, мистер Холберстам. Авеню С, верно? – Он вежливо кашляет.

– Может быть, – говорю я, вглядываясь в окно. – Я не понимаю, где мы.

– Авеню С? – Эвелин поднимает взгляд от ожерелья, которое Оуэн купил для Мередит. – Что за авеню С? С как в… Cartier, да?

– Там клево, – заверяю я ее. – Там очень клево.

– Ты там был? – спрашивает она.

– Тысячу раз, – бормочу я.

– «Чернобыль»? Нет, только не «Чернобыль», – ноет она. – Милый, сегодня же Рождество!

– Ну и что, черт возьми? – спрашиваю я.

– Водитель, а водитель. – Эвелин тянется вперед, балансируя на моих коленях. – Водитель, мы едем в «Радужный зал». Водитель, в «Радужный зал», пожалуйста.

Я усаживаю ее на место.

– Не обращай на нее внимания. «Чернобыль». И как можно скорее.

Я нажимаю кнопку, и перегородка поднимается.

– Ну, Патрик! Сегодня же Рождество!

– Ты повторяешь это, как будто это что-то значит, – говорю я, не сводя с нее глаз.

– Но сегодня Рождество, – опять ноет она.

– Не выношу «Радужного зала», – твердо говорю я.

– Но почему, Патрик? Там самый лучший вальдорфский салат. Тебе понравился мой салат? Тебе понравился мой вальдорфский салат, милый?

– О боже, – шепчу я, закрывая лицо обеими руками.

– Только честно. Понравился? – спрашивает она. – Это единственное, что меня волнует, и еще фарш из каштанов… – Она замолкает. – Потому что фарш был… густой, понимаешь…

– Я не хочу ехать в «Радужный зал», – перебиваю я ее, все еще закрывая лицо руками, – потому что там я не смогу купить наркотиков.

– Вот как. – Она неодобрительно смотрит на меня. – Так-так-так. Наркотики, Патрик? О каких это наркотиках идет речь?

– Речь идет о наркотиках, Эвелин. О кокаине. О наркотиках. Я хочу сегодня кокаину. Поняла? – Я выпрямляюсь и в упор смотрю на нее.

– Патрик, – говорит она, качая головой так, словно утратила в меня веру.

– Я вижу, что ты смущена, – напираю я.

– Я просто не хочу иметь с этим ничего общего, – говорит она.

– А ты и не будешь иметь с этим ничего общего, – отвечаю я. – Тебе, может, ничего и не предложат.

– Я просто не понимаю, почему тебе обязательно надо испортить мне именно этот праздник.

– Представь, что кокаин – это иней. Рождественский иней. Дорогой рождественский иней, – говорю я.

– Ну, – произносит она, просветлев. – Ведь это так захватывающе – опуститься на дно, да?

– Ничего себе «дно» – тридцать долларов за вход с каждого, Эвелин. – Потом я с недоверием спрашиваю: – А почему Дональд Трамп не был приглашен на твою вечеринку?

– Опять Дональд Трамп, – стонет Эвелин. – О боже. Так вот почему ты все время ерничал? Это наваждение должно прекратиться! – почти кричит она. – Вот почему ты вел себя как полный кретин!

– Это из-за вальдорфского салата, Эвелин, – говорю я, стиснув зубы. – Это из-за вальдорфского салата я вел себя как полный кретин.

– О господи. Не может быть. – В отчаянии она запрокидывает голову. – Я так и знала. Так и знала.

– Но ведь ты даже его не готовила! – ору я. – Ты его купила, его привезли!

– О боже, – причитает она, – поверить не могу.

Лимузин останавливается перед клубом «Чернобыль». Несколько человек томятся у входа. Выйдя из машины, я использую Эвелин в качестве тарана, к ее вящему неудовольствию. Проталкиваясь сквозь толпу, я, к счастью, замечаю, что перед входом стоит человек, очень похожий на Джонатана Лизердейла, и, уже просто толкая вперед Эвелин, которая так и держит в руках «рождественский подарок», я кричу ему: «Джонатан, эй, Джонатан!» Как я и ожидал, толпа разом подхватывает крик. Обернувшись, Джонатан замечает меня и кричит в ответ: «Привет, Бакстер», – подмигивает, показывает большой палец, но не мне, а кому-то еще. Мы с Эвелин все равно делаем вид, что мы из его компании. Охранник опускает канат прямо перед нами и спрашивает:

– Это вы приехали в том лимузине? – мотнув головой в сторону бордюра.

– Да, – с готовностью киваем мы с Эвелин.

– Проходите, – произносит он, поднимая канат.

Мы входим, и я выкладываю шестьдесят долларов и не получаю ни единого талона на выпивку. В клубе, как и полагается, темно, только вспышки стробоскопа освещают зал, но даже в этих вспышках я вижу лишь, как дымит сухой лед и еще одна симпатичная девка танцует под INXS, «New Sensation»: музыка орет из динамиков с такой силой, что тело вибрирует. Я прошу Эвелин сходить в бар и принести два бокала шампанского.

– Конечно, – кричит она в ответ, наугад направляясь в сторону единственной светящейся полоски неона, – судя по этому свету, только там может продаваться алкоголь.