Амето

О триединый свет единосущный,
земли и неба разум и оплот,
дарящий нам любовь и хлеб насущный,

дающий звездам сообразный ход,

а государю их – круговращенье:
заход к ночи, а поутру восход,

горячее прими благодаренье, —

тебя и милых нимф боготворю
и посвящаю вам души горенье.

Я пылко так за то благодарю,

что ты пришел, не погнушавшись мною,
и я тебя, непосвященный, зрю,

что, пренебрегши мерзостью земною,

явил мне волю в надлежащий срок,
грозящую мирскому злу войною;

пускай туман мне душу заволок,

пускай сиял ты в дальнем эмпирее,
но Мопса прорекла мне твой урок.

Эмилия затем, чтоб я быстрее

пришел в святому лику твоему,
держала речь, подъемля меч Астреи.

И много помогла еще тому

та, что хвалила доблести Помоны,
и я к прозренью ближе потому;

затем преподала твои законы

мне Акримония, и я обрел,
тебя познав, мирской тщете заслоны.

И Агапеи пламенный глагол

меня сподобил огненного света,
и я узрел, пылая, твой престол.

А та, что всех прелестнее – Фьяметта —

велела мне, тобой вдохновлена,
во всех делах в тебе искать совета.

Со мною схожа, ласкова, ясна,

мне Лия указала смысл подспудный —
и я в него уверовал сполна.

И ты, всевиденьем и силой чудный,

направь мой ум с собою заодно,
чтоб среди лучших был я к вехе судной;

да будет навсегда утверждено

в моей душе твое святое имя,
и пусть в веках прославится оно.

Такая ж слава да пребудет с ними,

которых за любовь и доброту
превознесу я песнями своими.

И коль необходимым я сочту

потомкам песни жаркие оставить
и юных нимф прославить красоту,

ты сделай так, чтоб злоба строк ославить

не смела бы, не переврал бы лжец
и чтоб невежда не дерзнул исправить

(переплети их в шелк или багрец,

дабы – красиво скатанные в свитки —
в чужой стране их не разъял глупец),

не дай в них женкам завернуть пожитки,

которые на грош приобретут,
полученный за проданные нитки,

пусть на припарки их не раздерут

целители, не знающие дела,
не тем здоровье хворому вернут,

не допусти, чтоб зло и закоснело

была твоя краса искажена,
когда перекроят их неумело.

И если жизнь им злая суждена,

то лучше пусть избегнут горькой доли,
в веселые попавши пламена.

Вручаю их твоей небесной воле,

душа пылает – но кончаю речь;
от милых донн бреду к своей юдоли,

дабы желать и жаждать новых встреч.

ХLVIII

Умолк Амето; потянулись по домам со своими овечками пастухи, резвые птицы укрылись на ночь в густых ветвях, уступив место нетопырям, рассекающим туманный вечерний воздух; не слышно было цикад, но пронзительно верещали кузнечики из трещин сухой земли, уже виднелся Геспер[238] в теплых лучах закатного Феба, и вслед за ним возжелал покоя ленивый Зефир. Посвежело, и нимфы, подхватив одежды, венки, луки и стрелы, любезно простились с Амето и отправились по домам. А он, навеки запечатлев в груди их облик, все узнанное твердил про себя и сетовал на скорую разлуку, но, в надежде на новую встречу, радостный расстался с ними и вернулся домой, пылая любовью.

ХLIХ