Толмач, сидя на корточках у тахты, быстро переводил слова песни Юрию Андреевичу, который уже порядком захмелел. Когда певец закончил, князь Гузан бросил ему кошелек с деньгами. Тот ловко поймал на лету и, поцеловав, спрятал в складки широкого пояса, Юрий Андреевич пьяно захохотал:
— Богохульник твой перский певун, Гузан! Да на нашей Суздальщине давно бы его владыка повелел всадити в поруб[95] за такие богопротивные песни. А девки, поди, знатные. Только ликов их не зрю!
По новому знаку старого персианина девушки встали и, сбросив покрывала, оказались в серебряных корсажах и полупрозрачных шароварах. Босые ножки танцовщиц были подкрашены хной, на тонких щиколотках тихо позвякивали браслеты из дутого серебра. Ашуг снова ударил в саз и запел тягучую негромкую мелодию, под которую девушки начали пляску, ритмично покачивая стройными бедрами.
От невиданного зрелища у Юрия Андреевича заблестели глаза. Во рту пересохло. Он осушал кубок за кубком, не отрывая глаз от полуголых танцовщиц. Внезапным движением князь сорвал с уха золотую серьгу с бесценным индийским лалом и кинул стройной девушке со смуглыми блестящими плечами. Насурмленные глаза танцовщицы сверкнули. Юрий Андреевич протянул руки к танцовщице, и она прильнула к нему.
«Ух ты!» — успел только подумать Юрий… Светильники в беседке стали понемногу меркнуть…
Утром опохмелялись в царском летнем доме. Гузан испытующе смотрел на Юрия Андреевича:
— Ну как, патроно Георгий, понравилось тебе ширазское вино?
Юрий Андреевич пил вино из рога, что-то невнятно промычал в ответ.
— Не грех, если в духане позавтракаешь, а дома отобедаешь. Слаще будет! — продолжал Гузан и, будто невзначай, вкрадчиво спросил: — А когда же назначат отца моего вазиром? Ты ведь обещал…
Юрий Андреевич, икнув, пробормотал нехотя:
— Тамар против…
— А разве ты не муж ей, не царь наш? — удивленно развел руками Гузан.
Юрий, не отвечая, осушил рог.
Абуласан не прогадал и на этот раз. Попойки в Табахмело стали повторяться и привели к желанному результату. Сдавшись на настойчивые упрашивания Юрия Андреевича, царица Тамар подписала указ о назначении князя Абуласана вазиром финансов вместо Джуаншера Дадиани. Понемногу Абуласан становился первенствующим лицом в государстве, главным советником царской семьи…
В июньские дни на шумный Тбилисский базар, гремя колесами по мостовой, въехала крытая арба. Из арбы вылез, отдуваясь, дородный человек в дорожном кафтане, с рыжеватой бородой и волосами скобкой, с глазами навыкат. Сняв треух, толстяк истово перекрестился на купол ближнего храма:
— Слава тебе, Иисусе Христе, сыне Божий! Сподобил мя, раба твоего, прибыть благополучным и здравым в сей град.
Дьяк Онуфрий со своим племянником добрался наконец до Тбилиси и в одном подворье отыскал новгородских купцов, прибывших за шелком. Узнав, что приезжий гость из Владимира привез ценную пушнину, новгородцы одобрительно загудели:
— Угадал враз, друже Онуфрие! Озолотят тебя за рухлядь здешние бояре, с руками оторвут! И цену каку хошь проси с них — нет такого товара на базаре…
Однако владимирец не спешил распродавать меха. Заломив треух набекрень, он толкался по духанам, заводил разговоры с местным людом, нарочно толмача-половца для этого нанял. Много толков в то время вызвало срамное увольнение царского казначея по чьим-то проискам. Опытный нос Онуфрия почуял здесь след дворцовой интриги. Пронырливый дьяк оказался в особняке князей Дадиани. Продав задарма меха, он завел беседу с хозяином дома:
— Слышь, княже, а ведь наш владимирской у вас в царях ходит!
— Кто его за царя считает?! — огрызнулся Дадиани.
— Не скажи, княже! С царицей на одном ложе возлежит, в головах сидит на пирах под образами, войском командует! Да сказывали мне купцы, захотел Юрий Андреевич — и сына твоего с приказа мигом скинули!
— Все проделки одного недруга! Он и ту свадьбу устроил, — пробурчал министр двора.