Амирспасалар. Книга I

Князь Джуаншер Дадиани отличился при подавлении восстания Хутлу-Арслана, особенно на кладбище Сагодебели, где самолично разгонял мятежников, за что, как известно, и был награжден должностью вазира финансов. Но гарцевать на породистом скакуне — это одно, а считать деньги — другое. Конечно, в казначействе хватало умелых счетчиков и взимателей налогов. Но пройдохи эти требовали умелого руководства, и вскоре начались недочеты и хищения. А серебряный кризис, что не одно уже десятилетие свирепствовал на Востоке, делал свое дело. Выпущенные еще в царствование Георгия III позолоченные пули никто не хотел принимать вместо настоящей золотой монеты. Так что после отстранения опытного Хутлу-Арслана дела казначейские сильно подзапутались, чем не преминул воспользоваться Абуласан. Посты эристава эриставов и потомственного градоначальника Тбилиси были ему возвращены. «Но иметь на троне своего человека и довольствоваться лишь прежним положением?!» — пожимал плечами Арцруни. Место вазира финансов пока что устроило бы честолюбивого вельможу, и он начал исподтишка действовать, искусно используя всеобщее недовольство неумелым ведением дел Джуаншером. По городу поползли слухи о предстоящей отставке царского казначея. Как ни малоопытен в интригах был Джуаншер, но и он почуял запах гари и тотчас бросился за помощью к отцу. Министр двора до сих пор не мог забыть сокрушительного поражения, нанесенного ему соперником — князем Абуласаном, и добился частной аудиенции у Русудан. Старая царица не могла не посчитаться с авторитетом могущественного главаря имерского дворянства. И хотя по просьбе Арцруни раза два намекнул супруге князь Юрий, что вместо мальчишки, который плохо ведет казначейские дела, следует назначить более опытного человека, Тамар, по совету тетки, воздерживалась с новым назначением.

Тогда у князя Абуласана созрел новый план…

Юрий Андреевич скучал. Тамар с теткой уехали на богомолье в почитаемую Шио-Мгвимскую лавру, близ Мцхеты, где их, в чаянии недуховных благ, нетерпеливо дожидалась двухтысячная монашеская рать.

Из сада сильно пахло жасмином, журчали фонтаны, пробовал голос соловей. Незаметно для себя Юрий забылся в кресле. Из полудремоты его вывел негромкий голос. Покачиваясь на толстых ногах, с улыбкой на лице перед ним стоял Гузан Арцруни.

— Ты, Гузан? Зачем явился, по какому делу? — спросил, потягиваясь, Юрий Андреевич.

Гузан ухмыльнулся еще шире. Ласково сказал, облокотившись на спинку кресла:

— Вижу, скучаешь один без царицы… А не проехаться ли нам за город? Вино из Шираза один купец привез в мою усадьбу. Ох и сладкое же, и ароматное! И такую же придачу к нему…

— Не пойму, о чем городишь, Гузане! — приосанился Юрий.

Но Гузана нелегко было сбить с толку. Наклонившись, прошептал на ухо Юрию Андреевичу:

— Персидские пляски никогда не видел, патроно Георгий, нет? То-то! Поедем, жалеть не будешь…

Уже темнело, когда два всадника подъехали к загородной даче Арцруни, недавно построенной в Табахмело, рядом с царским дворцом. В густой зелени деревьев светилась беседка. Она освещалась множеством цветных светильников и выглядела как сказочный домик. На топот коней у входа появились и застыли в низком поклоне дворецкий и старый перс в чалме, с крашенной хной бородой. Подбежали слуги.

— Все готово? — отрывисто спросил Гузан, спешиваясь.

— Как приказал, великий господин, — с готовностью ответил дворецкий.

Пол в беседке был устлан огромным кашанским ковром, на котором в углу лежали шелковые подушки. Призрачный голубой свет освещал низкий восьмиугольный стол из черного дерева. На нем расставлены были серебряные чаши с финиками, очищенным миндалем и фисташками. Рядом, на плоских фаянсовых блюдах, лежали фрукты из крцанисских садов — ранние черешни и абрикосы, восточные сладости. Пенилось розовое вино в большом серебряном ковше.

Юрий Андреевич и князь Гузан удобно разлеглись на подушках. Дворецкий быстро разлил вино в золотые кубки. Чокнулись, выпили. Гузан кивнул старому персу, тот хлопнул в ладоши. В беседку вбежал высокий юноша с насурмленными глазами и девичьей талией, в голубом чекмене с широким розовым поясом, с парчовой тюбетейкой на блестящих черных волосах. В руках ашуг держал саз. За ним степенно вошли пять девушек в белых газовых покрывалах с серебряными лютнями и уселись, скрестив ноги, в другом углу беседки. Низко поклонившись вельможам, юноша произнес приятным голосом витиеватое приветствие на арабском языке, которое быстро стал переводить неизвестно откуда появившийся седой толмач.

После приветствия, взяв в руки украшенный перламутром саз, ашуг сказал:

— Если будет благоугодно высокоблистательным и просвещенным эмирам, я спою им песнь нашего божественного Омар-Хайама.

Певец ударил по струнам и запел нежным тенором. Девушки стали тихо ему вторить, подыгрывая на лютнях.