Амнезия, или Фанера над Парижем

Я не настолько плох на голову, чтобы возомнить, будто эта проблема – я сам, хотя и могла бы улыбнуться на прощание.… Когда я видел ее улыбку в последний раз? Когда Мария объясняла мне, что такое полноценная любовь.… Почему все это достает меня? Действие психотропных? По логике, действие этих лекарств, как раз в обратном – подавлять всякие волнения. Не демидовские же лекции, о роли интенсивного секса в возрождении организма, привели к такому результату.

В приемный покой меня провожает старшая сестра, Тамара. Она выдает мне мои вещи и конверт.

– Это вам передала Мария.

Я тотчас сую нос в конверт и нахожу там несколько денежных купюр, ключ и записку. Я разворачиваю ее и убеждаюсь, что ключ от моей квартиры, дальше четко и крупно написан адрес этой квартиры и в самом конце приписка, что долг можно не возвращать, или, если очень уж захочется вернуть, когда будут лишние деньги…

Я вопросительно смотрю на Тамару. Из окна на нее падает солнечный луч, и я только сейчас замечаю на ее лице веснушки, которых раньше не видел из-за косметики. А может быть из-за тусклого освещения.

– Где это она все узнала?

– Подняла какой-то архив.

Тамара отвечает чуть слышно и смотрит на меня как-то странно, как на безнадежного пациента. Может быть, так оно и есть.

                        Часть вторая

Безликая одиночная камера, холодная и полутемная. Минимум мебели. Кровать, диван, тумбочка. Как в каземате. Неужели я и там побывал? Ванная и туалет отдельные, значит квартира. И, похоже, моя, но в каком-то запущенном состоянии. Наверное, стерильность больничных палат избаловала меня.

Нахожу в туалете швабру и пытаюсь навести хоть какой-то порядок. Мероприятие затягивается до полудня, пока я не прихожу, наконец, к неутешительному выводу, что уборкой здесь мало что изменишь. Ощущение неустроенности и какой-то необъяснимой тревоги не проходит. Правда Мария предупреждала, что первое время так будет – побочный эффект от лекарств. Порывшись в шкафу, ящиках, нахожу одежду, предметы, какие-то еще непонятные мне рисунки на клочках бумаги…

На тумбочке, скорее всего из-под телевизора, детские книжки. Детей у меня, вроде бы, нет, и чьи книжки я не знаю. Листаю их, чувствую, что-то очень далекое и смутно знакомое… Может быть из собственного детства. Ворошить его нет никакого желания, и я отношу их на книжную полку, где обнаруживаю паспорт. Тупо смотрю на фотографию, сличаю ее с изображением в зеркале, и вынужден признать, что сходство хоть и отдаленное, но есть, На странице «семейное положение» никаких записей и я с облегчением сознаю, что никому ничего не должен.… И это главное. Остальное встанет на свои места, хотя мне этого совсем не хочется. И даже наоборот. Потому, остановившись у двери с навесным замком, не тороплюсь искать от него ключ – понимаю, что это кладовая, то есть помещение с сюрпризами. Но, на сегодня с меня хватит!

Очертить свое жизненное пространство оказалось делом не сложным. За несколько дней на автопилоте нахожу продовольственный магазин, в котором наверняка бывал многократно, пару мелочных лавок со всякой всячиной. Что-то вспоминается, как когда-то виденное, что-то нет… Правда, обнаружилась и острая нехватка средств, как что-то очень знакомое. Денег, которые одолжила мне Мария, хватило ненадолго, и я стал перед проблемой, где найти источник этих самых средств. Как я понял по исчирканным обрывкам бумаги я и раньше зарабатывал на жизнь какими-то оформительскими работами, вряд ли изготовлением монументальных полотен.

Директриса одного из гастрономов, встретив меня как давнего знакомого, согласилась на небольшой заказ – изобразить на картоне пару арбузов. Простейший сюжет дается мне нелегко и не показался соблазнительнее, чем оригиналы в овощной клетке. Не впечатлил мой труд и директоршу. Покосившись на меня, она проворчала, что раньше у меня как-то получалось лучше.… Я принялся оправдываться, что недавно из больницы и пальцы еще не размялись. Тетка, вздохнув, сунула мне купюру, не слишком высокого достоинства, но это уже кое-что…

Рыскать по городу в поисках работы мне не нравится, я бы с большим удовольствием сидел в своей берлоге, к которой постепенно привыкаю и что-нибудь рисовал бы, в свое удовольствие, но, к сожалению, это удовольствие никем не оплачивается. … Если бы у меня была возможность снова попасть в больницу для душевно больных, я не колебался бы ни секунды…

Вечерами, когда я не занят исполнением какой-нибудь рекламки, я пытаюсь изображать Марию. Портрет получается, с каждым разом, все лучше – но, когда я очерчиваю ее обнаженное тело, руки мои перестают слушаться, а само изображение расплывается.… Тогда бросаю эту экзекуцию и пытаюсь рисовать чужие, где-то виденные или придуманные лица…

Утром я просыпаюсь так рано, что не сразу понимаю, что ночь миновала. Звонков трамваев, по которым я ориентируюсь не слышно. Подхожу к окну. Да, раннее утро. Небо уже с фиолетовым отливом, но других признаков поднимающегося солнца еще нет. Пока его заменяют тлеющие уличные фонари.