Амнистия

Только сейчас она вспомнила о бессмысленном куске картона, зажатом в руке. Что с ним делать? Грамоты созданы, чтобы ставить перед человеком экзистенциальные вопросы. Но когда переселяешься в рай, они гроша ломанного не стоят. Елизавета Ивановна разжала кулак. Картонка зависла в воздухе и вместо того, чтобы упасть в грязь, устремилась к небесам, словно перышко, позабывшее закон тяготения.

— А кто это у нас? — раздалось изнутри автобуса.

Обладатель хриплого голоса не был ни человеком, ни чертом. Водитель маршрутки — это всегда нечто среднее.

— Барышня, залазьте. Вас ждет лучший из миров! — завопил он.

Елизавета Петровна ступила на ржавый порожек, но медлила.

— Ах, да! — вспомнила она и вытащила из кармана завалящий пятачок.

— Благодарствую, сударыня, — улыбнулся водитель и положил монету под язык.

Поднявшись на борт, она задержала взгляд на шофере: дряхлое лицо, землистая кожа, круги под глазами адски черного цвета.

Пройти внутрь оказалось не просто. Елизавете Ивановне пришлось вывернуться неимоверным образом, вертя при этом бедрами, чтобы не задеть пассажиров, миновать спинки кресел и поручни-ловушки. Так, продвигаясь внутрь маршрутки, словно младенец по родовым путям, она достигла свободного места.

Подрагивая в чреве машины, Елизавета Петровна оглянулась по сторонам. Это место теперь ее дом. Нет хрущоб, гаражей, Ленинской комнаты. Есть только похабные наклейки над головой.

Водитель не давал успокоиться:

— Ну что, бабоньки, все с собой взяли? А то остановок я не делаю! Ха-ха-ха! Кхе, кхе, кхе! — задыхается он под конец спича.

Пассажиры угодливо смеются: им кажется, что от этого человека теперь зависит их судьба.

— Все время ржут. Аж тошно, — прошипел знакомый голос сзади.

Та самая девочка водит ногтем по стеклу и шепчет проклятия.

— Здравствуй, милая, — Елизавета Ивановна погладила ее по голове. Девочка скривилась.

Сквозь запотелое окно виднелся Полномочный. Женщина успокоилась. Все идет своим чередом: граждане заполняют маршрутки, водители шутят. Наверняка на новом месте найдется все, что составляет вульгарное человеческое счастье.

Салон притих. Видимо, у шофера закончились шутки, а у пассажиров — благостный настрой. Еще пара молчаливых минут, и ожидание сгустится, как туман за окном.

— Может, споем? — обрывая неловкую паузу, предложил весельчак.

— Что ж, можно и спеть, — встрепенулись женщины (в автобусе, как водится, их большинство).

Водитель, хорошенько отхаркавшись, завел «Интернационал». Безнадежный кашель сопровождал слова. Елизавета Ивановна порывалась сказать: «Остановитесь! Не мучайтесь!». Но пролетарии уже схлестнулись с капиталистами, и не было никакой возможности их остановить. Пассажирки раскачивались в такт, словно пионеры у костра. Пальцы Елизаветы Ивановны предательски искали баян, а ноги отбивали ритм. Перед мысленным взором граждан летали снаряды и пули. Они были готовы бросить тюки и отправиться на баррикады.

В кульминационный момент с Елизаветой Ивановной случилась неладное. Вместо бравых пролетариев она увидела милую девочку рядом с отцом. Кажется, они едут в экипаже. Им предстоит разлука. Это печально, но таков порядок: ее ждет пансион.

Пальцы замерли.

«Какая милая» — подумала растроганная баянистка, в глубине души понимая, что девочка в белом платье — это она.

Озарение, как ни странно, застало ее в маршрутке. Перед глазами один за другим мелькали эпизоды той «старой» жизни — осколки мирского бытия, что мешали ей спокойно жить в преисподней. С удивлением она обнаружила, что в ее жизни было что-то еще, кроме преисподней, словно открылась дверь в тайную комнату. Милая женщина в один миг поняла, почему вермишель нужно есть вилкой, а незнакомцев величать «Вы».

Знание приносит печаль. И вот оно обрушилось на бывшего музработника как обжигающий поток ледяной воды. Кровь прилила к вискам. Елизавета Ивановна открыла рот и задышала, словно рыба, брошенная на песок.

Поток мыслей нес ее по местам юности: прогулки в саду, чтение Тургенева, университет.

Теперь у Елизаветы Ивановны остался только один вопрос. Что же с этим делать теперь? Ответ напрашивался сам собой. Чтобы она ни решила, как бы ни повернулась ее судьба — надо срочно покинуть маршрутку.

Женщина рванула к двери. Но ручку заклинило. На миг ей показалось, что выхода нет.

— Что Вы делаете, женщина? — удивились пассажиры. Им было невдомек, зачем вырываться из рая.

В двух словах объяснить такое сложно. Вместо пространных рассуждений Елизавета Ивановна заорала первое, что пришло на ум:

— Я забыла оплатить коммуналку!

— Ууу….. Ааа, — понимающе закивали соседи.

— Кнопочку нажмите… — посоветовал хриплый голос.

— Спасибо, девчуля! — Елизавета Ивановна с облегчением распахнула дверцу. Она предполагала, что ее схватят за руки. Но ничего подобного. Послышалось лишь злобное водительское: «Ну и дура!».

— Конечно дура, — согласилась Елизавета Ивановна, провожая восхищенным взором маршрутку, оторвавшуюся от земли.