Амстердам

— Мне не нужны портреты с достоинством, даже в некрологах. Пусть покажут нам, откуда у них укусы на лицах. Ладно, встречусь с ним перед отлетом. Тони, вы насчет стоянки?

— Боюсь, что видел черновик его заявления об уходе.

— Неужели нельзя найти место для одной машины?

— Мы все испробовали. Заведующий хозяйством предлагает продать свое за три тысячи фунтов.

— Не рискуем ли мы впасть в сенсационность?

— Подпишите в двух местах, и, где я отметила, — инициалами.

— Это не риск, Джереми. Это обещание. Подождите, Тони: у заведующего даже нет машины.

— Мистер Холлидей?

— Но место — его законное.

— Предложите ему пятьсот. Это все, Джин?

— Я не готов к этому.

— Письмо с благодарностями епископам сейчас печатается.

— А что, если такой: оба говорят по телефону?

— Прошу прощения. Мистер Холлидей…

— Слабо. Мне нужно красноречивое фото. Пачкать руки — помните? Выкиньте заведующего со стоянки, раз он не пользуется.

— Забастуют, как в прошлый раз. Выключились все терминалы.

— Прекрасно. На ваш выбор, Тони. Пятьсот фунтов или терминалы.

— Я попрошу зайти кого-нибудь из фотоотдела и…

— Не затрудняйтесь. Просто пошлите в Миддлсбро фотографа.

— Мистер Холлидей? Вы — мистер Вернон Холлидей?

— А вы кто?

Группа остановилась и умолкла, сквозь нее протолкался худой плешивый мужчина в черном костюме, туго застегнутом на все пуговицы, постучал Вернона по локтю конвертом и вручил конверт. Затем, широко расставив ноги и держа перед собой обеими руками листок, монотонно продекламировал напечатанный на нем текст. «Властью, возложенной на меня означенным выше Судом в Главной канцелярии, довожу до вас, Вернон Теобальд Холлидей, следующий приказ названного Суда: Вернону Теобальду Холлидею, главному редактору газеты „Джадж“, проживающему по адресу: Рукс, 13, Лондон С31, запрещается публиковать или побуждать к публикации, а также распространять или размножать электронными или какими-либо иными средствами, а также описывать в печати или побуждать к таковым его описаниям запрещенный материал, именуемый в дальнейшем Материалом, а также описывать характер и детали данного приказа. Названным Материалом являются…»

Тощий судебный пристав перевернул лист, а редактор, его секретарша, редактор местных новостей, заместитель заведующего международным отделом и технический директор склонились к нему, ожидая продолжения.

«…все фотографические изображения, а также гравированные, рисованные, выполненные в красках или какими-либо иными средствами репродукции фотографических изображений мистера Джона Джулиана Гармони, проживающего по адресу: Карлтон-Гарденс, 1…»

— Гармони!

Все заговорили разом, и последние канцелярские фиоритуры тощего утонули в гаме. Вернон направился к своему кабинету. Постановление всеобъемлющее. Но у них ничего нет на Гармони, совсем ничего. Он вошел в кабинет, ногой захлопнул дверь и набрал номер.

— Джордж. Это фотографии Гармони?

— Ничего не скажу, пока не приедете.

— Он уже вручил судебный запрет.

— Я же сказал — острое блюдо. Думаю, аргументация интересами общества суд убедит.

Едва Вернон положил трубку, как зазвонил его личный телефон. Клайв Линли. Вернон не видел его со дня похорон.

— Мне надо кое о чем с тобой поговорить.

— Клайв, сейчас не самая удобная минута.

— Ну конечно. Мне надо тебя видеть. Это важно. Может быть, вечером после работы?

В голосе старого друга звучала хмурая настойчивость, и Вернону неловко было ему отказывать. Все же он попытался, хотя и нерешительно.

— Довольно суматошный день.

— Ненадолго. Это важно — в самом деле важно.

— Хорошо. Вечером мне надо быть у Джорджа. Может быть, загляну к тебе по дороге.

— Вернон, я тебе очень признателен.

После звонка у него еще оставалось несколько секунд, чтобы подумать о непривычном тоне друга. Настойчивый, с печалью и несколько официальный. Ясно, случилось что-то ужасное; Вернону стало стыдно за свою неотзывчивость. Клайв показал себя настоящим другом, когда распался второй брак Вернона; Клайв благословлял Вернона на борьбу за редакторский пост, когда все думали, что это пустая трата времени. Четыре года назад, когда Вернон слег с редкой инфекцией позвоночника, Клайв навещал его почти каждый день, приносил книги, музыку, видео и шампанское. А в 1987-м, когда Вернон несколько месяцев был без работы, Клайв одолжил ему десять тысяч фунтов. Через два года Вернон случайно выяснил, что эти деньги Клайв занял у своего банка. А теперь, когда друг нуждается в нем, он повел себя как свинья.

Он набрал номер Клайва; никто не ответил. Он хотел набрать еще раз, но тут вошел директор-распорядитель с юристом газеты.

— У вас есть что-то на Гармони, а вы нам не говорите.

— Ничего нет, Тони. Видимо, что-то всплыло, и он запаниковал. Надо бы проверить, послан ли запрет еще кому-нибудь.

— Проверили, — сказал юрист. — Никому.

Тони смотрел недоверчиво.

— И вы ничего не знаете?

— Абсолютно. Как гром среди ясного неба.

Подозрительные расспросы продолжились, Вернон продолжал отказываться. Перед уходом Тони сказал:

— Вы ведь ничего не станете предпринимать без нас, правда, Вернон?