Амулет (Потревоженное проклятие)

Я молчал, но внутренне склонялся к мнению Бориса: я промок, замерз, а "живописная местность", по которой мы пробирались, представляла собой заросли бурьяна и колючих кустов шиповника и боярышника вперемешку с кучами мусора. Мало того! Все это довольно мерзко пахло, мокрым навозом, что ли, а под ногами чавкало, как в болоте. В гробу я видал такие прогулки, полезные для здоровья!

Надежда выбраться в цивилизованные места окончательно оставила нас ещё через полчаса. Даже оптимист Паганель не выдержал и в эмоциональной форме прошелся по поводу населения окрестных районов, которое, правду сказать, отличалось повышенным бесстыдством - какую только дрянь они не бросали в этот овраг! Хуже было только вчера, когда мы лазили в поземных лабиринтах, но об этом мы предпочитали не вспоминать...

Вдруг Борис, шедший теперь первым, остановился и поднял руку, мол, тихо! Мы замерли, прислушиваясь. Впереди разговаривали. Ветерок принес запах костра и какой-то походной еды. Справа от нас высились мокрые прибрежные кусты и журчал невидимый за ними ручей, судя по карте, бывший речкой Раменкой. Дымком тянуло слева, оттуда же слышались и голоса. Тропинка, если так можно назвать грязную канавку, по которой мы шли, сворачивала туда же. Паганель нарушил наше молчание:

- Что ж, все равно другой дороги нет! Пойдемте, друзья! Авось, нам подскажут дорогу!

"Не надо "авосей"!", - подумал я, вспомнив николенькино: "Авось, свидимся!". И ведь как в воду глядел!

Мы прошагали ещё с полминуты и вышли на вытянутую поляну, в дальнем конце которой, под корявой раскидистой березой, укрывшись от дождя навесом из пленки, сидели люди, грязные и оборванные, человек десять. Они расположились на старых ящиках, окружив потрескивающий костерок, над котором примостилось сильно закопченное ведро, бурлившее и шипевшее своим содержимым.

Нас заметили. Один из сидевших поднялся и ушел, не оглядываясь. Разговоры смолкли. В полной тишине, нарушаемой лишь треском дров и звуками падающих капель, мы подощли шагов на пять и остановились.

Одетые в живописные лохмотья, люди у костра молча глядели на нас, их обветренные, красные лица, у многих грязные и замурзанные, не выражали никаких эмоций.

Паганель кашлянул и обратился к сидевшим:

- Доброго вам здоровья! Не подскажите, как нам лучше выбраться из этого... м-м-м ...оврага?

Никакой реакции. С одного из ящиков все так же молча поднялась человеческая фигура, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся женщиной, заплывшее лицо которой украшали два внушительных синяка. Она подошла к костру, куском проволоки помешала варево, я заметил в кипящих бурунах синие скрюченные когтистые ноги какой-то птицы, явно не курицы. От сидящих тянуло совершенно специфическим, ни с чем не сравнимым ароматом, и я почувствовал рвотные позывы.

Сзади раздался шорох. Мы обернулись - из кустов на тропинку, по которой мы пришли, вышел мужик в грязной искусственной шубе, в кепке и с лопатой в руках. Он утвердил лопату между ног, оперся о черенок и замер, глядя на нас бесцветными голубыми глазами.

"Ну все, влипли!", - подумал я, почувствовав, как ноги становятся ватными, а сердце начинает гулко стучать в ушах: "Сейчас нас тут лопатами забьют, а потом ими же и закопают! И ни кто не узнает...". Борис, словно подслушав мои мысли, невесело пробормотал:

- Наверное, они хотят нас сьесть! - и принялся расстегивать куртку, как заправский драчун. Паганель снова обратился к сидящим:

- Вы поймите, мы не из милиции! Мы, кажется, просто заблудились...

Договорить ему не удалось. Бомжи бросились на нас, все, скопом, с какой-то странной яростью, матерясь и завывая! Тот, сзади, с лопатой, ухватил свой инструмент двумя руками и в два прыжка оказался у Паганеля за спиной, с хаканьем занося лопату для удара, грозящего развалить ученого на пополам. Паганель быстрым движением выхватил пистолет, развернувшись к лопатоносцу вполоборота. Сухо клацнул предохранитель, и сразу же грохнул выстрел. Паганель стрелял почти в упор, с полутора метров, тугая синеватая струя газа буквально отбросила бомжа, он выронил свое оружие, покачнулся, но и не думал парализововаться! Выхватив из-за голенища резинового сапога короткий нож, бомж с криком: "Убью, сука!", снова бросился на Паганеля!