– Значит так. Нам четыре с мясом…
– Со с мясом закончилися…
– Как же так, а говорили…
– Ассортимент нужно весь перечислять. Положено!
– Хорошо. Четыре с повидлом…
– С повидлой нету.
– Но с капустой-то есть?
– С капустой есть.
– Тогда с капустой. Восемь. Нет, двенадцать.
– Последние десять остались.
– Ладно, давай!
– Кинь монетку! Вон, видишь, в щелочку над устьем.
Я бросил в щель рупь, и было слышно, как он катится по внутренностям печки, видимо проходя тест на подлинность. Потом что-то щелкнуло, заурчало, заслонка откинулась, из устья выдвинулся засаленный противень, на котором чернело десять подгорелых пирожков. Заслонка с лязгом захлопнулась.
– А сдача? – первым делом произнес я с возмущением, уж потом намереваясь предъявлять претензии к качеству.
Печка была нема. Я колотил кулаками и по кирпичным бокам, и по заслонке, эффекта – ноль. Я оглянулся на своих товарищей. Черти! Ну почему никто не вмешался, пока я вел беседу с печкой. Почему никто не схватил меня за руку, пока я не кинул в щелку рупь? Но ребята отвернулись и зажимали себе рты, боясь рассмеяться в открытую.
И кому тут жаловаться? Ситуация совершенно идиотская, ведь со стороны-то все выглядит вот как. Стояла на поляне печь. Некто (несколько дней назад) напек в ней пирожков, оставил некондицию, а остальные забрал (или, допустим, съел) и ушел. Спустя несколько дней другой некто зачем-то засовывает в недра этой самой печки золотой рупь, а после не может его оттуда достать.
Делать нечего. Пришлось нам с голодухи съесть подгорелые черствые пирожки и отправляться в подземелье. Светя фонарем, я шел впереди, ведя всю группу под сырыми кирпичными сводами, пока не наткнулся на толстую, как рояльная проволока, паутину. Где-то щелкнуло реле, немного померцав зажглась люминесцентная лампа, осветив дневным неярким светом почти круглое в плане помещение с замшелыми и покрытыми плесенью стенами. Из какой-то темной дыры, кряхтя и отдуваясь, выполз создатель этой самой паутины. Косматое чудовище размером было этак с крупного ньюфаундленда. Оглядев нас всеми восемью глазами, страшилище откашлялось и произнесло:
– Ну и какого лешего вы сюда приперлись?
– Я это, попросил бы… – обиделся Лешек
– Фу ты, ну ты, какие мы надуты! Странный вы, лешие, народ. Вот черт, к примеру, не обижается, когда говоришь «черт с тобой».
– Ну и иди к черту!
– И пойду. К двум чертям, у нас там «пулька» не дописана, это вы меня оторвали, а у меня там, может, мизер чистый на лапах. Вот разберусь с вами и пойду. А черти за вами апосля придут. Не к спеху, куда они, души-то денутся, правильно? Или среди вас есть праведники? Может, туда хотите?
Он поднял вверх мохнатую лапу, вторую правую. В первой правой он держал какой-то блестящий цилиндрик с кнопкой в торце, как у авторучки.
– Именно туда, – согласился Вольф, тоже показывая наверх. – Нам надо посетить здание, которое там, над нами. Но, думаю, выше пятого этажа мы подниматься не будем.
– А кто вас туда пустит? Всё, господа, приплыли. Ваш жизненный путь тута кончается. Оборотня я жрать не буду, волчатину я не ем, кровь только выпью. А остальных – уж не обессудьте, как говорится, френдз фор дина, – паук изобразил подобие ухмылки и пощелкал кнопкой на цилиндрике.
– Какие ж мы тебе друзья, мерзкое членистоногое! – возмутился Лева.
– Паукообразное, – поправил мутант.
– Тем более. Микроб из унитаза тебе френд.
И, обратившись ко мне, Лева сказал вполголоса:
– Чего-то я ляпнул сдуру. Ты, кстати, не знаешь, что такое унитаз? Какая-то чушь в голову лезет.
Я тоже поймал себя на том, что в голову лезет чушь. Как будто отходишь от наркоза или, проснувшись, хватаешься за обрывки ускользающего сновидения. И чушь какая-то заумная, мне вдруг представились три доказательства теоремы Ферма и две вполне работоспособные конструкции вечного двигателя.
– Уважаемое паукообразное, – как всегда галантно обратился к мутанту Вольф. – Имя-то какое-нибудь есть у тебя?
– Есть, – немного растерянно произнес паук. – Федей с детства кличут.
– Вот что, Федя. Во-первых, вот у этого товарища, – он указал на Леву, – есть ружье, заряженное пулями для охоты на безвздохового однорука. Стреляет этот товарищ метко и, главное, быстро. Это я так, к слову. А во-вторых, выключи, пожалуйста, эту свою штуковину, не надо честным гражданам мозги пудрить
– Ладно, – согласился Федя и щелкнул кнопочкой на цилиндрике. – Играем по честному. Итак, отгадываете три загадки – проходите. Не отгадываете – сожру. А вашей пукалки я не боюсь.
– Валяй, загадывай!
– Первая загадка…
Он сделал паузу, но, похоже, вовсе не театральную, просто усиленно напрягал память. Во внезапно образовавшейся тишине можно было услышать, как скрипят его мозги (или что там у него, нервные центры?)
– Значит так. Сидит девица в темнице… Э-мм… Сидит девица в темнице, кто ее раздевает, тот слезы проливает.
– А четыре варианта ответа?
– Обойдетесь.
– Попыток сколько?
– Одна.
– Гудок другу? – спросил Лешек, доставая корявый сучок,
– Фигушки!
– Фотопленка в кассете! – выпалил я.
– Ишь ты, верно. А почему слезы проливает?
– Засветить боится.