Амур-батюшка. Книга 1

Торгаш закрыл долговую книгу. Гольды разошлись.

— Ну как, ловко я Кальдуку напугал? Моя так всегда играй. Только играй… Моя никогда настояще не бей. Гольды зря говорят, что моя бей. Моя их не бей. Моя их люби!

— Наша только вот так всегда играй, — подхватил младший брат. — Мало-мало шути, играй. Без пошути как жить? Нельзя!

— Ну, Федора, как думаешь, почему Егор не приходит? — спросил Гао Да-пу. — А? Он разве помириться не хочет? Разве можно так жить? Друг на друга надо сердиться, что ли? Убить, что ли, надо? Так будет хорошо?

Как Федор и предполагал, лавочник искал в нем своего заступника, выговаривая обиды, просил о примирении и о краже соболя уже более не поминал. «Теперь он не упрекнет меня! Отбил ему Егор охоту! Ай да Егорий!»

Приняв вид очень озабоченный, Гао спросил, как живут переселенцы.

— У нас Тереха и Пахом, братки с бородами, — говорил Барабанов, — знаешь, которые муку брали?

— Знаю, знаю.

— Ну вот, чуть не помирают. Цинга их свалила.

Торговец изумился.

— Ну, конечно! И сами виноваты. Ведь вот ни у нас, ни у Егора нет цинги. Старик у Кузнецовых прихварывал, да вылечился.

Гао Да-пу о чем-то поговорил с братом.

— Ладно, — обратился он к Федору. — Мужики Пахом и Тереха болеют. Пошлю больным людям муку, крупу, у меня чеснок, лук есть. Мужик будет лук кушать, и цинга пройдет. Мы совсем не плохие! Что теперь Егор скажет, а? Зачем его так дрался? Мы правильно торгуем. Людей жалеем, любим. И скажи: денег не надо. Совсем даром! — в волнении и даже со слезой в голосе воскликнул торгаш. — Моя сам русский!

Работник принес луку, чесноку и муки. Несмотря на весеннюю пору, у Гао еще были запасы в амбарах.

— Федор, вот мука. Тимошкиной больной бабе тоже дай. Баба пропадет — русскому человеку тут, на Амуре, жить трудно.

Торговцы приготовили к отправке в Уральское целую груду припасов.

— Только смотри, Федор, это дело не казенное, надо хорошо делать.

— Как это не казенное? — насторожился Барабанов.

— Не знаешь, что ли? Казенное дело такое. Солдаты плот гоняй, там корова, конь для переселенцев. Солдат говорит: «Наша бедный люди: денег нету, давай корову деревню продадим!» Пойдут на берег — корову продают. Деньги есть — водку купят, гуляют. Потом еще одну казенную корову продадут. Еще другую корову убьют, мясо казаку продадут в станицу и сами кушают тоже. Потом плот разобьют, совсем нарочно сломают. Пишут большую бумагу, такую длинную… Так пишут: наша Амур ходила, был шибко ветер, волна кругом ходи, плот ломай, корова утонули, кони пропали, наша не виновата. Это русска казенна дело… Русский начальник в большом городе живет — думай: «Черт знает, как много плотов посылали — все пропало! Переселенцы как-то сами жить могут без корова, что-нибудь кушать тайга нашли». Начальник так думает. Его понимает: солдат машинка есть.

— Что такое машинка?

— Как что? Ну, его правда нету, обмани мало-мало.

— Это мошенник, а не машинка.

— Все равно машинка. Пароходе середка тоже машинка есть. Ветер не работает, люди не работают, его как-то сам ходи! Мало-мало обмани есть! Все равно машинка! Люди тоже такой есть. Начальник-машинка тоже есть. Думай: «Разве моя дурак, тоже надо мало-мало мука, корова украли, богатым буду, а переселенцы там как-нибудь не пропадут». Вот такой казенна дело!

— Откуда ты об казне так понимаешь? — обиделся Федор не столько за начальников, сколько за себя, что лавочник смеет подозревать и его в таких же делах.

— Моя, Федор, грамотный. Все понимает, не дурак. Начальников не ругаю. Русские начальники шибко хорошие. Один-два люди плохой, а другой хороший, — поспешил Гао тут же похвалить русские власти, чтобы избавить себя от всяких неприятностей. — Русский царь — самый умный, сильный, хороший: его ума — два фунта. Моя царское дело понимаю. Его птица есть настоящая царская птица, у нее две головы есть, ума шибко много. Когда советоваться надо, царь ее спросит, птица скажет. Русский царь шибко сердитый, людей военных у него много, пушки есть большие, сколько хочешь людей могут убить. Наш пекинский царь тоже есть. Пекинский царь, как бог, силы много.

— Слышь, а вот у меня поясница тоже ломит, ноги мозжат… Как ты полагаешь, не дашь ли и мне луку-то?

— Можно!

— И муки. Ребята тоже прихварывают.

Но уловка Федору не удалась. Торговец отпустил ему муки, леденцов, луку, водки, но все записал в долговую книгу.

Как ни обидно было Федору брать в долг то, что другим давали даром, но он ни словом не обмолвился.

— Федор, помни, — говорил торгаш, — тут только Гао помогает. С нами ссориться нельзя. Если мы помогать не будем — пропадешь. Так всем скажи.

— Это тебя поколотили как следует, вот ты теперь и стараешься, — ответил несколько обиженный Федор. — Все-таки ты, Ваня, русского человека не знаешь! — расставаясь, сказал торговцу Барабанов.

— Ну, как не знаю! — самоуверенно ответил Гао Да-пу. — Моя теперь сам русский. Разница нету.

Засветло Федор вернулся в Уральское с твердым намерением передать больным в целости и сохранности все продукты, посланные торговцами.

Глава тридцать третья

Больной, вспухший Тереха лежал на лавке.