Ана Ананас и её криминальное прошлое

Бюдде, Ходжа и Барсук стояли с ошеломлённым выражением лиц. Как будто у каждого в штанах было по ежу с банкой йода. Ананас вступает в большую игру, наверное, думали они, вот ещё новости! Но это было ещё только начало. Надо было выпендриваться. Выпендриваться до последнего. Уж очень хотелось поставить эту недоделанную банду на место!

– А во вторых… первым твой ход, – сказал Олли и отвернулся.

Что бы такого спросить для начала? Я не имела ни малейшего понятия. Поэтому спросила сущую ерунду.

14

– Кто из вас может ответить на вопрос… ну это… почему у меня криминальное прошлое? Или как там его? – я слишком долго подбирала слова.

Надежда была на то, что кто-то, наконец, даст мне внятный ответ. Криминальное то, криминальное сё, каждый день только и слышишь о своём криминальном прошлом. Понятно, что это как-то это связано с моим папой. Но ведь Репербан Репербаном,

Бармалеи Бармалеями, а случись что-нибудь серьёзное из области криминала, бабушка Тобольская с уверенностью расколола бы это дело как орех. И папа мой – будь он настоящим представителем криминалитета, конечно, сел бы в тюрьму лет на пятнадцать (Я специально сгустила краски! Надеюсь, этого не произойдёт никогда).

– Вопросы по существу давай. – запрыгал на месте Барсук. – Завязывай издеваться. – Никаких издевательств. Просто хочу знать, как вы сами представляете себе это криминальное прошлое, – отрубила я с нахальным видом.

– Эээ, смотри… – Олли был сбит с мысли и никак не мог сообразить, что к чему. Наверное, он рассчитывал, что разговор пойдёт совсем о другом. Но игра в вопросы это серьёзно. Сейчас он мне всё выложит, думала я и в мыслях уже потирала руки.

– Я понимаю это так… – Нож-для-Огурцов ещё раз надолго задумался… – криминальное прошлое во всяких странах это вещь… ну такая вещь, одним словом. Никто толком не знает, что за этим может стоять. Даже по телевизору теперь редко показывают всяких политических беженцев. Их показывают только после того как их выслали обратно или посадили в тюрьму «Санта-Фу», – он помолчал ещё немного и добавил увереннее. – А твой папа здесь. Поэтому никто не знает, что за вами стоит. От него можно ожидать чего угодно, понимаешь?

– Чего угодно, это как понимать? Баллистические ракеты? Бомба-вонючка в аэропорту?

Я старалась понять, честное слово.

– Допустим, из-за своего прошлого он возьмётся вдруг кофе варить, – с глупым видом ляпнул Барсук.

– Папа работает в водка-баре. Некогда ему кофе варить. – Я даже топнула ногой. – Он никакой не политический беженец. Может он и беженец, но самый обычный. Уяснили?

Может быть, я и уяснил. А сейчас мой вопрос – напомнил Олли. – Хотелось бы, раз уж такое дело, поинтересоваться, чем отличается политический беженец… так говорится?.. от самого обычного? Ну, того, кем является твой папа.

Тут я задумалась. Вопрос вернулся ко мне в обратку, а Олли всё-таки выкрутился.

– Можно мне ответить? – неожиданно задал вопрос Ходжа.

– Можно. Только тогда потом я ещё раз спрошу, – мстительно сказал Олли.

Нечестно, подумала я. Но было интересно, что спросит Ходжа. Он ведь у нас самый умный. Всё-таки Ходжа, а не какой то там Олли Нож-для Огурцов с тремя не особенно извилистыми извилинами. Ходжа начал издалека:

– Папаша тот ещё политический беженец. Он здесь, на Репербане живёт. И от него никто не ожидает подвоха. Он наполовину курд, а наполовину рак. И ещё инвалид. А ещё его отравили, но вы – то все в курсе…

Я была не в курсе. Капитан Ибрагим Озбей, лихо управляющийся с шлифовальной машиной никогда не казался мне инвалидом. Отравили? Нашли, понимаешь, кого травить.

Он сам кого хочешь отравит.

– Не замечала, что ли? – Ходжа Озбей скрестил руки на груди. – Ты рака когданибудь видела? Не лобстера. Именно рака?

Я и слова такого не слышала в немецком – «рака». Но как только Ходжа показал мне его, то сразу вспомнила. Маленькие, зелёненькие, пятится назад, вместо внутренностей какая-то каша.

– Именно, что каша. – Ходжа хмыкнул. – Синдром речного рака. Его отравили недоброжелатели. После отравления капитан Озбей может есть только продукты переработки. И сразу же на отхожее место. А вы над ним издеваетесь. Не издевайтесь над ним. Я же сто раз просил. Он тоже беженец. Политический. У меня всё.

– Мы больше не будем издеваться над гоподином Ибрагимом, – торопливо замял тему Олли. – Господин Ибрагим это настоящий репербановский папа. И мы знаем чего от него ожидать.

Тогда я возмутилась:

– Так ведь и мой папа тоже настоящий репербановский папа!

– Хорошо, пускай господин Вэ-Пэ тоже репербановский папа, – Олли поморщился – Но репербановский папа – это только начало. Кто устанавливает эти законы? У кого из нас репербановские родители, а у кого не совсем? Помните, что господин Веттер-перемен, Ананасовский папа – один из последних кого наши родители приняли в свою компанию?

– Лично я никогда не сомневался в херре Вэ Пэ. Херр Вэ Пэ точно не будет варить кофе в маленьких чашечках! – заявил Бюдде.

В подтверждение слов, он вынул из рюкзака литровую пластиковую баночку с надписью «Миллер. Жидкий шоколад».