Ана Ананас и её криминальное прошлое

Выходя из супермаркета, мама замахала рукой. Это, чтобы вызвать такси, поняла я. Но зачем вызывать такси так, как она – размахивая кредитной карточкой и выбегать на проезжую часть? Я наблюдала за мамой уже почти как за ненормальной.

Обменявшись взглядами с водителем такси через закрытое стекло, декоративная мама сбавила гонор.

– Прощай навсегда… – закричала она вслед и вдруг спросила: – Неужели расчётные карты у вас не принимают?

– Какие карты? – не поняла я.

Но мама слушала только себя.

– Пускай подавятся. Где тут метро? – скомандовала она, разыскивая взглядом чтото высокое.

Выше супермаркета тут не было ничего. Я решила помочь её найти метро. Это было несложно. В сущности, мама стояла, облокотившись на его ограждение.

– Прокатиться под землёй по Репербану хотите? – спросила я, показав на туннель уходящий под землю. – Это будет стоить два пятьдесят…

– Нет, мы едем ко мне. В какой-то там Оттенсен – сверилась мама с телефоном – Боже мой. Действительно, я там живу. В Оттенсене. Ну и названьице. В общем, едем туда.

Но маминым планам поехать в Оттензен не было суждено осуществится.

– Вот и мы, – послышался голос Ходжи из-за спины. – мы вам поесть принесли.

Банка горошка выпала из рук. Она попала маме прямо по ноге, отчего та случайно вонзила мне в ногу каблук, и я на мгновение почувствовала себя в свободном полёте.

– Мы взяли с собой два десятка перепелиных яиц. – доложил Бюдде. Он тоже был здесь.

Почесав глаз половинкой лимона, Барсук выругался.

– Господин Ибрагим не знает, что делать с этими яйцами.

– Мы тоже не знаем, – признался Ходжа, – но говорят, что если пить их сырыми, то хлопот потом не оберёшься.

Я заинтересовалась яйцами. Ну её нафиг, декоративную маму. Пусть сама ищет метро.

– Тут в супермаркете была бесплатная микроволновка, – обрадованно сказала я. – Давайте забабахаем королевскую яичницу.

– Нельзя, – грустно покачал головой Бюдде.

– Королевская яичница делается только для королей, – объяснил Ходжа.

– Тогда для принцесс тоже можно, – погладила я несуществующую корону.

– Зафигачим лучше обычных, колумбовых яиц, – сказал Бюдде и пукнул.

– Как это – колумбовых? – я заинтересовалась.

– Когда ты разбиваешь кончик яйца… – начал объяснять Бюдде.

– Оно сырое? – поняла я. – И оно вытекает?

– Нет. Ты заворачиваешь всё вытекшее в фольгу из «Колумбуса» и подаёшь к столу недоваренным. Что вы смеетесь? Меня капитан Озбей научил!

Мы захохотали громко, по-бармалейски.

– Что вы ещё принесли? – спросила я, придерживая ногой горошек, чтобы тот не укатился на проезжую часть (он всё равно укатился. Прощай, горошек..).

– Ох, да, вот еще… – сказал Ходжа, примеряя два пальца в рот и набирая в грудь воздух.

На свист из полицейской машины выскочила бабушка Дульсинея.

– Мы ещё эту старую даму прихватили с собой. Но это она сама увязалась, – успокоил меня Ходжа – Да, госпожа полицейская?

– Именно, – сказала бабушка Дульсинея, гладя его по голове. Другой рукой, она передала мне укатившийся в сторону горошек.

4

Передавая мне в руки горошек, Дульсинея успела внимательно рассмотреть декоративную маму. Та встала под её взглядами побоченясь и вела себя фамильярно. Полицейская перекрыла дорогу и грозно, хрипло, почти как в фильме выразила желание задать пару вопросов. А мама разразилась в ответ русской речью. Поняла этот диалог на двух языках полностью только я. У меня уже почти начало получаться думать на двух языках одновременно. Но выяснилось, что на европейских языках мама не собирается говорить, зато требует, чтобы её родной язык воспринимали как сверхевропейский. И я довольно скоро запуталась. Когда я вообще перестала что-либо понимать, Дульсинея Тобольская перешла на русский язык.

– Шпунтик. – облаяла Дульсинея маму. – Спутник. Владивосток. Гуттаперчевый. Всё, я потренировалась. Я вас воспринимать, но не говорить сама. Иной словой я слушаю мясо и начинаю теперь провертеть документ.

Тут у всех челюсти и отвисли.

– Вот так язык, – восхищённо сказал Барсук. – Вот это мощь! Документ провертеть! Вот это я понимаю!

– Ты ничего не понимаешь, – сердито зашипел на него Ходжа. – Понимает этот язык только Ана Ананас. И если бы не Огурчик, быть ей давно самой главной!

Тут я, надо сказать, обрадовалась – почти как тогда, когда Бюдде принёс мне шарф. Вот он, кстати, прямо на мне. Я тихонько его погладила.

Пока мама обменивалась словарным запасом с бабушкой Дульсинеей, мы успели сбегать в «Крохобор», проверить теорию «колумбовых яиц». Разумеется, мы с ног до головы извазюкались. Нет, яйца не взорвались в микроволновке. До микроволновки мы не дошли, потому что разбили половину яиц ещё по дороге.

– Что это у вас? Никак, праздник? – спросила продавщица. Уложив ящики с кофейными фильтрами, она принесла тряпку и с любопытством смотрела, как Ходжа пытается собрать ей одновременно белок и желток.

– У нашей подруги мама приехала, – пропыхтел Ходжа. – Опекунша. Но сейчас её саму опекут… Так что это вовсе не праздник.