Ана Ананас и её криминальное прошлое

А декоративная мама потёрла виски и вдруг начала читать стихотворение. По крайней мере, мне так показалось. На самом деле это не были стихи, просто язык её был слишком распевен и мелодичен.

– Трах – тибидох, – бормотала она, – это же надо меня не узнать, трах-тибидох, совсем видать замордована…

– Ведь ты её понимаешь? – спросил Ходжа. – Что она говорит, понимаешь ты или нет?

– Читает стихотворение, – пожала плечами я.

– Так она, получается, у тебя шубу носит? – спросил Ходжа, потрогав мамин рукав.

Он не забыл ничего из того, о чём мы говорили на набережной.

Барсук, разумеется, про шубу ничего не знал:

– Как это – шубу?

– Ну вот… – ткнул Ходжа пальцем в маму, не находя нужных слов.

Та предостерегающе зашипела.

– Да шуба это то, где такое… как сапоги Берты Штерн, – сказала я с видом знатока.

– Прощупать надо, – перебил меня Ходжа.

Пощупав декоративную маму, он солидно прокомментировал:

– Да, да, натуральный мех. Шуба, шуба…

В ответ на это щупанье мама резко оттолкнула Ходжу. Я её понимаю. Компания реперанских детей могла, кого угодно достать. И уж если Ходжа Озбей вознамерился прочитать лекцию по шубам, используя декоративную маму как ознакомительный материал, вряд ли от него получится так просто отвязаться. А тут ещё и Барсук присоединился. Он просто немножко туго соображает. Ему нужно минут десять, чтобы что-то сообразить. Зато соображает он на свой манер. Не так, как все, а по-своему. И остановить его тоже сложно.

– Вас пускают в этом на футбольные матчи? – поинтересовался Барсук.

Вслед за Ходжей он тряс маму за рукав, будто старался его оторвать.

– Это натуральная шерсть? Или мех? Или пончо?

– Мама, это Барсук, – с трудом подобрала я русские слова для мамы. – Он спрашивает, пускают ли вас в этом на… футбольные матчи. И спрашивает не искусственный ли на вас… мех?

– Ничего глупее в жизни не слышала! – рассердилась мама.

– На матчи её не пустят. Обливать краской пришлось бы с ног до головы, – сказал Барсук со знанием дела, – Расход краски слишком большой. Никому не понравится. Поэтому вас и не пускают на футбольные матчи.

Гордясь своим неожиданно нарисовавшимся знанием двух языков, я начала переводить направо и налево. От признаков маминого дружелюбия не осталось и следа – теперь маму просто трясло от ярости. Впрочем, и любопытство осталось.

– Почему он Барсук? – спросила мама.

– Барсук? – удивилась такому простому вопросу я. – Дахс. Фамилия у него такая.

Декоративная мама захохотала

– Этот Барсук у тебя не из категории воображаемых?

Пока я думала над ответом, она впилась мне в руку ногтями. – Не будем время терять. Потом разберёмся.

2

Она явно не представляла, куда меня тащить. Вскоре мы уткнулись в набережную. Там мама окончательно запуталась, и металась из стороны в сторону. Оба моих ухажёра бежали за нами, чуть ли не наступая на пятки. Вид у них был угрюмый и «судьбоносный». Именно «судьбоносно» рекомендовал нам выглядеть Олли при поимке барист. Едва ли Барсук с Ходжей видели в этих двух ситуациях разницу. Барсук размахивал воображаемой бейсбольной битой. Ходжа делал вид, что перезаряжает ружьё. Скоро ему надоело делать два дела одновременно, и он безнадёжно отстал. Ходок из нашего Ходжи неважнецкий. Про толстого Барсука нечего и говорить. А мама, даже на каблуках, неслась вперёд быстрее, чем на роликах. Увидев, что Барсук с Ходжей отстали, я повисла на руке декоративной мамы, задерживая её решительную каблучную поступь. Я не боялась остаться с мамой одна, просто подозревала, что Ходжа страшно обиделся. В концеконцов, у нас с ним свидание. А тут… будто всё будто на свете старается этому свиданию помешать!

Бедняга Ходжа пыхтел где-то вдалеке. Он подтягивал свои красные латексные штаны до подбородка. Но те всё равно спадали от быстрой ходьбы. На Репербане штаны шьют с расчётом на то, что никто никуда не торопится.

– Они так и будут за нами бежать? – закричала декоративная мама. – Раздражает безумно!

Будь у декоративной мамы хвост как у кота, она била бы хвостом по тротуару. Мне не хотелось её раздражать лишний раз. Я и так уже решилаа, что сама во всём виновата.

– Это мои друзья, – тщательно подбирая русские слова, попыталась донести до неё я. – У меня с ними свидание.

– С двумя друзьями свидание? Дура что ли? – декоративная мама повертела указательным пальцем у висков. – Может ты ещё и беременная в двенадцать-то лет?

Поняв, о чём идёт речь, я насупилась и выдернула руку из её руки, притом оцарапалась о её тяжеленный браслет из колечек:

– Мне одиннадцать!

– Пускай одиннадцать. Но нельзя же так надо мной издеваться, – декоративная мама перешла на плаксивый тон. – Я летела три дня, чтобы увидеть тебя…

Теперь она вправду плакала. Я удивилась. Её слова звучали по-другому, совсем посерьёзному и плакать у неё получалось вовсе не декоративно. Тут уж и Ходжа с Барсуком, застеснявшись, отвернулись в сторонку. Один из них ковырял ногой щебёнку, насвистывая песенки, второй пердел губами, не умея толком свистеть.