Ана Ананас и её криминальное прошлое

– Знаете что, – сказала я друзьям по-немецки, а сама рассылала мысленный sos во все стороны, – дайте мне пробыть с этой тёткой хотя бы полтора часа. Я разберусь. А вы пока раздобудьте мне чего нибудь экспериментального.

Дело действительно требовало рассмотрения, отнюдь не немедленного. Хорошо, что до «Ибрагима» пилить через весь Репербан. Я надеялась, что уж за это время мы с мамой всё утрясём и навсегда распрощаемся.

– Проследите, чтобы она не ела, мадам, – с достоинством сказал моей маме Ходжа. – Скоро мы принесём настоящей еды.

Идиотская привычка говорить о еде, когда нервничаешь – главная отличительная черта Ходжи Озбея. Так и будет Ходжа до конца жизни спрашивать, слопал кто-нибудь что-нибудь или нет…

В животе, между прочим, и впрямь заурчало.

Мама тотчас же перестала хныкать и немедленно сфотографировала меня сразу с двух ракурсов.

– Голодный ребёнок, – с удовлетворением сказала она. – Довели дочь до голодного обморока.

Её поведение опять вернулось к декоративной манере. Не успевший уйти Ходжа выудил блокнот, пометив там что-то.

– Dekorativität, – мрачно изрёк он при том, – das ist es, was Baristinnen von uns allen unterscheidet!

3

Миновав все кафе и распивочные на Репербане, мы подошли к супермаркету «Крохобор».

В супермаркете декоративная мама быстрым, дерзким, коротким взглядом обвела колбасные ряды. Закончив осмотр, она обратилась ко мне.

– Чего тебе сейчас хочется, радость моя?

Я только пожала плечами.

– А вот представь себе, что ты уехала вдруг навсегда? – не сдавалась мама. – Что бы ты взяла с собой на покушать?

Несмотря на презрение, мама старалась быть со мной любезным собеседником, пусть и не очень слушала, что ей говорят. Это радовало больше чем вечный папин пофигизм.

– Ну? По чему бы из еды скучала?

Я закатила глаза, давая понять, что скучала бы по многим вещам.

– То, без чего ты не можешь жить, мы и купим с тобой прямо сейчас. – пояснила мама и нагнулась поднять кредитную карточку. Она размахивала ей во все стороны как пистолетом и уронила.

Едва только представив картину, что я уезжаю навсегда, я немедленно начала скучать по многим вещам. Перечислить всё, без чего я не могу жить, было невозможно. Я жуткая сволочная обжора и не всегда понимаю, что мне по-настоящему нравится. Съев что-то одно, я немедленно начинала скучать уже подругому.

– Ударим по карри! – сделала я, в конце концов, выбор.

Карри это и вправду крутая штука. Ударить по кетчупу с карри я была готова в любую секунду.

– Что это значит – ударим по карри? – поморщилась мама.

Я подвела её к полке с кетчупами и обстоятельно рассказала где карри, а где что. Произвело это не совсем тот эффект, что я ожидала.

– Есть вот такое дерьмо? Ни за что! – завопила декоративная мама, схватившись за голову.

– Тогда, может, ударим по африканским перцам в рассоле? – я взглянула на маму внимательно, стараясь понять, что ей самой не хватает

– То же дерьмо, – помотала головой она – Сочетание несочетаемых ингредиентов. И слишком много масла… Если хочешь посадить печень – полный вперёд. На могиле я поставлю памятник твоему кетчупу.

Я обиделась.

– Карри не дерьмо. Это самый лучший кетчуп на свете.

– Дерьмо каких мало, – упрямо стояла мама на своём.

Понимая, что спор ни к чему не приведет, я схватила две банки зелёного горошка и посмотрела на маму выжидательно. Может, мама вегетарианка? Вегетарианцев у нас на Репербане полным-полно. Я знала, что на тему еды с некоторыми из них надо общаться спокойно, как с террористом, который берёт заложников.

– Что это – поза? – поморщилась декоративная мама. – Бери что хочется. И, вообще, оставь в покое горох. Мне-то ведь всё равно, что ты кушаешь!

Я пожала плечами и обрадованно рванулась обратно к бутылкам с карри. Теперь мама пронзила бутылку таким взглядом, что кетчуп внутри забурлил как бульон в преисподней.

– Ты меня в могилу сведёшь, Анна Романова – грустно, но гордо сказала мама.

Взяв две бутылки мате, она направилась к кассе.

– Всё бери, – мама повернулась ко мне, собираясь расплачиваться. – Хоть весь магазин. Но имей в виду, что готовить я тебе это не буду.

Логики в этом не было. Подразумевалось, что она будет только смотреть, как я ем? Я была не против. Но до чего же странный выбор сделала она сама. Мате у нас, если кто-то и пил, то только сходив предварительно к стоматологу (ужасный мате прекрасно заживлял ранки во рту, ну а больше, пожалуй, ни на что не годился).

Устав думать, я схватила что ни попадя и рванулась за мамой к кассе. Взглянув, не расстроилась; ладно, против шарлотки и кабачков я ничего не имела. Обиднее всего было, что я ничего не могла объяснить. Выложить душу не могла или как там это говорится по-русски. Короче, я совершенно отвыкла от русского языка. Папа, который никогда не говорил больше трех предложений в час – он перешёл бы на русский с лёгкостью. Он вообще перескакивал с одного языка на другой со своими тремя предложениями как полиглот. Может быть пока стоит делать, как папа? Поменьше говорить и всё решится само собой?