Анафем

– Да, – сказал я. – Это и есть мировой путь – последовательность точек в Гемновом пространстве, соединённых ровно так, чтобы это выглядело, как будто законы природы выполняются.

– Я вернусь к терминологии телепортатора, потому что так я буду объяснять это другим, – сказал он. – Вся суть телепортатора в том, что можно мгновенно перенестись в любую другую точку. Можно произвольным образом прыгать из одного космоса в другой. Но лишь одна точка в Гемновом пространстве описывает состояние твоего космоса в следующий миг при соблюдении законов природы. Верно?

– Ты на правильном пути, – сказал я. – Но…

– Я вот к чему веду, – продолжал он. – Люди, которым я буду всё это объяснять, слышали о законах природы. Некоторые их даже изучали. Тут появляюсь я и начинаю говорить про Гемново пространство. Концепция для них совершенно нова. Я долго объясняю – говорю про телепортатор, про глыбу льда, про выжженное место на пусковой площадке. Рано или поздно кто-нибудь поднимет руку и спросит: «Господин Белдо, вы потратили несколько часов нашего бесценного времени на кальк о Гемновом пространстве – в чём, скажите на милость, ваш вывод?» Я отвечу: «С вашего позволения, вывод в том, что в нашем космосе выполняются законы природы».

– Он скажет: «Идиот, это мы и так знаем, ты уволен!»

– Вот именно! Тогда-то мне и придётся сбежать и сделаться фраа, желательно в матике Карваллы.

– Так ты спрашиваешь меня…

– Что существенного мы выигрываем, приняв модель Гемнова пространства? Ты уже говорил, что она облегчает занятия теорикой, но бонзы теорикой не занимаются.

– Ну, во-первых, неверно, что в каждый конкретный момент есть лишь одна следующая точка, согласующаяся с законами природы.

– А, сейчас ты начнёшь рассказывать про квантовую механику?

– Да. Элементарная частица может распасться. А может не распасться, что тоже совместимо с законами природы. Однако распад и нераспад приводят нас в различные точки Гемнова пространства…

– Мировой путь раздваивается.

– Да. Мировые пути раздваиваются всякий раз, как происходит коллапс волновой функции, то есть очень часто.

– И тем не менее на каком бы мировом пути мы ни находились, он по-прежнему всегда подчиняется законам природы, – сказал Эмман.

– Боюсь, что да.

– Так, возвращаясь к моей исходной проблеме…

– Что даёт нам Гемново пространство? Ну, например, так гораздо легче думать про квантовую механику.

– Бонзы не думают о квантовой механике!

Мне нечего было сказать. Я чувствовал себя беспомощным инаком.

– Так как, по-твоему, стоит ли мне вообще упоминать Гемново пространство?

– Давай спросим Джезри, – предложил я. – Вон того красавца.

Мы как раз подошли к эдхарианскому капитулу, и я приметил Джезри: он палкой чертил что-то на песчаной дорожке, а двое инаков – суура и фраа – смотрели и одобрительно хмыкали. В лунном свете все трое казались нарисованными пеплом на дне очага, но выглядели очень по-разному. Рядом с фраа и суурой из менее аскетичных орденов, закутанными в причудливые стлы, Джезри казался юным пророком со страниц древнего писания. Во время инбраса, глядя на других инаков, я чувствовал себя деревенщиной. Но то я. Джезри в таком же облачении смотрелся строго, сурово и, надо признать, мужественно. При взгляде на него я понял, почему фраа Лодогир так старался меня уплощить. Что-то в эдхарианцах производило на всех глубокое впечатление. Ороло сделал нас звёздами. Лодогир хотел на глазах у всего пленария поставить одного эдхарианца на место.

– Джезри! – окликнул я.

– Привет, Раз. Я не разделяю мнения, что на пленарии ты сел в лужу.

– Спасибо. Навскидку: что Гемново пространство даёт такого, чего нельзя получить другим способом?

– Время, – ответил Джезри.

– Ах да, – сказал я. – Время.

– Мне казалось, времени не существует, – ехидно заметил Эмман.

Джезри некоторое время смотрел на него, потом на меня.

– Твой друг, что ли, с фраа Джадом говорил?

– Итак, Гемново пространство даёт нам возможность учитывать время, – сказал я, – но Эмман возразит, что бонзы, с которыми ему предстоит разговаривать, и без того верят в существование времени…

– Бедные необразованные глупцы! – провозгласил Джезри. Фраа с суурой вопросительно на него посмотрели. Эмман страдальчески хохотнул.

– Так какая им польза в модели Гемнова пространства? – продолжал я.

– Абсолютно никакой, – ответил Джезри, – пока на голову не посыплются пришельцы из нескольких космосов сразу. Пойдёмте выпьем?

Ещё одна неприятная черта Джезри: он лучше работает, когда захмелеет. Мы, сервенты, напробовались в кухне и вина, и пива, у меня только-только начало проясняться в голове, и я сказал, что буду пить только воду. Вскорости мы оказались в самом большом калькории здешнего эдхарианского капитула (по крайней мере я решил, что он самый большой). Грифельные стены были исписаны знакомыми уравнениями.

– Тебя тут заставили заниматься космографией? – спросил я.