Анафем

– И ты сказал себе, что посадочный аппарат за нами пришлют позже – запустят его, например отсюда… или отсюда, – он указал сперва на гриб, над которым мы проплывали, затем на другой, вспухающий несколькими тысячами миль восточнее, – …или оттуда, куда летит вот этот.

Арсибальт имел в виду гвоздь, только что пронесшийся в атмосфере под нами. Не знаю, куда он попал. Может быть, в ракетостроительный завод.

Разумеется, Арсибальт хотел сказать, что все мы теперь покойники – без малейшей надежды на спасение, – если не попадём на «Дабан Урнуд». Я самую малость разозлился, что он всё сообразил быстрее меня. И ещё я думал: «Ну вот, снова» – и мысленно приготовился, что следующие десять часов буду по проводку убалтывать Арсибальта, выводя его из полуистерического состояния и уговаривая глотнуть успокоительного, которое наверняка имелось в скафандре.

Ничего подобного. Арсибальт совершенно ясно увидел нашу ситуацию – яснее, чем я, – и не впал в отчаяние. Он был скорее озадачен.

– Когда нас призвали, – заметил я, – ты сказал, что есть версия, будто нас ведут в газовую камеру.

– Помню, – ответил он. – Но я представлял что-нибудь куда более простое… быстрое… экономичное.

Такую шутку мой смех бы только испортил. Я пожалел, что Джезри и Лио её не слышали. Впрочем, довольно скоро разговор заглох. Арсибальт отсоединился от меня и начал переходить от одного члена ячейки к другому, как в трапезной от стола к столу.

Он был подключён к Джезри, когда тот привёл в действие фал. Для этого всего-навсего надо было пустить по шнуру ток. Разумеется, чтобы получилась электрическая цепь, электроны должны как-то возвращаться назад в реактор. Обычно для этой цели служит второй проводок, как в ламповом шнуре. Однако здесь он бы сводил на нет всё действие первого. По счастью, мы находились в ионосфере: самом верхнем слое атмосферы, постоянно ионизируемом солнечной радиацией и потому электропроводном. Таким образом, второй проводок мы получили бесплатно. Ток по фалу шёл только в одну сторону и, взаимодействуя с магнитным полем Арба, давал тягу. Небольшую – не как ракетный двигатель. Но в отличие от ракетного двигателя мы могли его держать включённым сутками и, таким образом, выйти на желаемую орбиту – ту самую, на которой находился «Дабан Урнуд» с того часа, когда мы с Алой отметили череду вспышек на листе в президии.

Поскольку Арсибальт был подключён к Джезри, он взял на себя роль мима-глашатая: жестами привлёк наше внимание и показал, что надо за что-нибудь ухватиться. Потом начал обратный отсчёт пальцами. На счёт «пять» одна его рука стала излишней, и он взялся ею за скобу на панели управления реактора. На счёт «один» ухватился за скобу второй рукой. Джезри повернул тумблер. Результат был не впечатляющий, но вполне предсказуемый: фал слегка выгнулся, как натянутая бечёвка на ветру. При этом холодное чёрное зеркало самую малость отклонилось от прежнего положения. Вот и всё. Теперь мы были под тягой, как если бы Джезри включил ракетный двигатель. При этом импульс был настолько мал, что мы его не чувствовали; до того, как его результаты станут заметны, должно было пройти ещё четверо суток.

Когда с этим покончили, я снова задумался о словах Арсибальта. Даже учитывая медицинские проблемы Жюля и Джада, а также мою эскападу с реактором, взлёт, сборка холодного чёрного зеркала, запуск обманки и развёртывание фала прошли лучше, чем мы имели право надеяться. Никто не погиб, никто не пропал бесследно при невыясненных обстоятельствах. Ни одного несчастного случая – никого не вынесло с орбиты, – и мы отловили все необходимые грузы. Поскольку это, очевидно, была самая опасная часть пути, я впал в чрезмерную эйфорию. Однако десятисекундного раздумья хватило, чтобы прийти к выводу: всё равно мы здесь все смертники.

Причинно-следственная область, набор вещей, взаимно связанных паутиной причинно-следственных отношений.

«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.

Этикет эволюционировал. Казалось бы, остальным должно быть неприятно, когда двое или трое подключаются друг к другу для приватного разговора. Однако меня не раздражало, что Лио говорит с Озой или Самманн – с Жюлем Верном Дюраном. Вскоре стало ясно: всех в ячейке устраивает, что их товарищам иногда надо поговорить наедине. Самманн протянул под зеркалом сетку проводов, к которым все могли подключаться для общих собраний; мы договорились проводить их каждые восемь часов. Остальное время было свободным. Каждый старался от часа до трёх из восьми уделить сну, но не очень-то получалось. Я думал, у меня одного бессонница, пока как-то ко мне не подключился Арсибальт.

– Ты спишь, Раз?

– Уже нет.

– А спал?

– Нет. Не совсем. А ты?

До сих пор разговор слово в слово повторял те, которые мы вели новособранными фидами, лёжа ночью без сна в непривычных кельях. Однако сейчас он принял новый оборот.