Анаконда

Если, стоя в полумраке одной из комнат, посмотреть вверх, то обращала на себя внимание и еще одна деталь: сделанная из темного материала, крыша была тем не менее самой светлой частью дома, потому что из-под каждой дранки светилось как бы маленькое слуховое оконце. Кроме того, повсюду виднелись круглые нашлепки, которыми Оргас затыкал изнутри, с помощью длинной палки, те места, из которых вода не то что стекала, а лилась ручьями на его постель. Но самой большой достопримечательностью были обрывки веревок, которыми Оргас пытался законопатить крышу. Пропитавшись смолой, веревки неподвижно свисали, отражая полоски света, похожие на змей.

Оргас перепробовал все возможные средства, чтобы починить свою крышу. Он пустил в ход и деревянные клинья, и гипс, и цемент, и хромовый клей, и просмоленные опилки. Два года он не мог, не в пример своим далеким предкам, пещерным жителям, ничего придумать, чтобы укрыться на ночь от дождя, как вдруг его внимание привлекла рогожа, пропитанная гудроном. Это было настоящим открытием, и бедняга заменил все старые никчемные заплаты из цемента и опилок этой рогожей.

Каждый, кто приходил в контору или направлялся в Новый порт, обязательно видел нашего начальника на крыше. После каждой новой починки Оргас ждал дождя, чтобы проверить результаты своей работы, не питая, впрочем, на этот счет никаких иллюзий. В самом деле, давно законопаченные отверстия вели себя сносно, но зато начинало капать в других местах, разумеется как раз над постелью Оргаса.

И вот в самый разгар этой борьбы, когда человек, собрав все свои силы и жалкие возможности, пытался воплотить в реальность самый первый человеческий идеал — создать надежное укрытие от дождя, — Оргаса ударили по его наиболее слабому месту.

* * *

Контора работала с семи до одиннадцати. В целом мы уже имеем представление о том, как Оргас относился к своим служебным обязанностям. Если он уходил в лес или забирался в свой огород, мальчик вызывал его, запуская аппарат для перегонки муравьиного спирта. Оргас поднимался на плато с киркой через плечо или с мачете в руках, моля бога, чтобы была хоть одна минута двенадцатого. В этом случае его никакими силами нельзя было затащить в контору.

Однажды, когда Оргас спускался с крыши своего домика, у входа зазвонил колокольчик. Он взглянул на часы: было пять минут двенадцатого. Со спокойной совестью он направился к точильному камню мыть руки, оставляя без внимания слова мальчика, обращенные к нему:

— К вам кто-то пришел, хозяин.

— Пусть зайдет завтра.

— Я ему так и сказал, а он назвался инспектором,

— Тогда дело другое. Попроси его подождать минутку, — ответил Оргас, продолжая оттирать черные от гудрона руки и все больше и больше хмуря брови.

Что и говорить, причин для этого было больше чем достаточно.

Оргас согласился стать мировым судьей и начальником конторы только для того, чтобы иметь какие-то средства к существованию. Душа его совсем не лежала к своим новым обязанностям. Выступая в роли судьи, он обычно сидел примостившись на краю стола, вертел в руках английский ключ и выносил решения, основываясь только на принципах человеколюбия и снисхождения. Но контора была для него настоящей пыткой. В его обязанности входило все утро заполнять книги данными обо всех родившихся, умерших или вступивших в брак, да еще оформлять копии. Но он в эти часы обычно или занимался чем-нибудь по хозяйству — и тогда раздавался вой перегоночного аппарата, — или работал на крыше, увлеченно приспосабливая какое-нибудь новое водонепроницаемое средство, которое могло бы его наконец обеспечить сухой постелью. Когда его звали, он кое-как, на первом попавшемся клочке, записывал данные, которые ему сообщали посетители, и быстренько исчезал из конторы.

Много времени отнимали и поиски свидетелей, которые должны были расписываться в книгах, а пеоны, как нарочно, выбирали в свидетели людей, живших далеко в лесу. Все это причиняло Оргасу очень много беспокойств в первый год, когда он старался работать как можно добросовестнее, и привело к тому, что он потерял всякий вкус к своей работе.

— Ну вот я и готов, — сказал он теперь, почти совсем отчистив руки от гудрона и по привычке размашисто жестикулируя. — Если мне удастся как-нибудь вывернуться, значит я родился под счастливой звездой…

Он вышел наконец в полутемную контору, где инспектор с интересом разглядывал заваленный бумагами стол, два стула, земляной пол и свисавший со стропил, куда его затащили крысы, чулок.

Инспектор немного знал Оргаса, и некоторое время они дружески беседовали о вещах, не имеющих никакого отношения к службе. Но когда инспектор приступил непосредственно к делам, все пошло по-другому.