Анархизм

Правда, Прудон требует отмены всех правовых норм современного государства, но вместе с тем он утверждает всеобщее и принудительное значение правовой нормы, предписывающей соблюдение и выполнение общественного договора, на котором он строит новую общественность. Отказ от выполнения договора или нарушение его может вызвать против нарушителя страшные репрессии до изгнания и смертной казни включительно.

На такое же радикальное противоречие наталкиваемся мы и в учении Прудона о централизации и государстве. Как бы мы ни называли и проектируемый Прудоном строй, который должен утвердиться на месте упраздненного буржуазного государства – «анархией» или «федерализмом», он, несомненно, носит в себе все черты «государственности». Самое понятие «анархия» употребляется Прудоном в двояком смысле. В одних случаях анархия есть идеал, представление об абсолютно безвластном обществе. Реально такое общество невозможно, ибо необходимость соблюдения договора предполагает наличность принуждения. В других случаях анархия есть только своеобразная форма политической организации, характеризующаяся преобладанием начал автономии и самоуправления над началом государственной централизации. Однако компромиссы и поправки идут у Прудона еще далее. Если в «Confessions» он разрабатывает сложную систему общественности на началах централизации, то в «Principe Féderatif» он уже определенно признает, что «анархия» в чистом виде как абсолютное безвластие неосуществима, и что реальное решение политической проблемы лежит в реализации «федерализма» как действительного жизненного компромисса между анархией и демократией.

3) Никто не написал более красноречивых и пламенных филиппик против государства, чем Бакунин.

Государство для Бакунина везде и всегда зло. Оно не общество, а его «историческая форма, столь же грубая, как и абстрактная. Оно исторически родилось во всех странах как плод брачного союза насилия, грабежа и опустения, одним словом – войны и завоевания, вместе с богами, последовательно рожденными теологической фантазией наций. Оно было со своего рождения и остается до сих пор божественной санкцией грубой силы и торжествующей несправедливости… Государство это власть, это сила, это самопоказ и нахальство силы. Оно не вкрадчиво, оно не ищет действовать путем убеждения и всякий раз как, это ему приходится, оно делает это против доброй воли; ибо его природа заключается в действии принуждением, насилием, а не убеждением. Сколько оно ни старается скрыть свою природу, оно остается законным насильником воли людей, постоянным отрицанием их свободы. Даже когда оно повелевает добро, оно его портит и обесценивает именно потому, что оно повелевает, а всякое повеление вызывает, возбуждает справедливый бунт свободы…» («Бог и государство»). Или в другом месте: «…государство… по самому своему принципу есть громадное кладбище, где происходит самопожертвование, смерть и погребение всех проявлений индивидуальной и местной жизни, всех интересов частей, которые-то и составляют все вместе общество. Это алтарь, на котором реальная свобода и благоденствие народов приносятся в жертву политическому величию, и чем это пожертвование более полно, тем государство совершенней… Государство… это абстракция, пожирающая народную жизнь» («Четвертое письмо о патриотизме»).

Но государство, указывает Бакунин, есть зло «исторически необходимое… столь же необходимое, как были необходимы первобытная животность и теологические пустосплетения людей». Оно обречено исчезнуть; его заменит свободное общество, которое, отправляясь от удовлетворения своих естественных потребностей, будет строиться на началах полного самоопределения, от маленькой общины к грандиозному мировому союзу, объемлющему все человечество. Связь отдельных ячеек не принудительна, она основывается не на законе, но на свободном соглашении всех. Общая воля – вот источник всех правовых норм для Бакунина, и раз принятое добровольное соглашение обладает обязывающей силой.