Анархизм

Указывали дале, что ршеніе общественныхъ вопросовъ началомъ большинства сообщаетъ обществу устойчивость. Согласіе большинства на извстное мропріятіе, реформу является гарантіей, что реформа — популярна, что она иметъ глубокіе общественные корни, что она удовлетворяетъ дйствительнымъ запросамъ общества.

Большинство — въ глазахъ его апологетовъ — является не только гарантіей устойчивости, но и необходимой гарантіей прогресса. Меньшинство было бы безсильно провести въ жизнь то, что отвчало только бы его интересамъ и общество при отсутствіи принудительной власти «большинства» страдало бы отъ постоянныхъ контраверзъ, творчески безплодныхъ. Нкоторые, наиболе упорные сторонники полнаго смиренія меньшинства даже охотно признаютъ, что то общество представляется имъ боле созрвшимъ и здоровымъ, которое даетъ въ обсужденіи важнйшихъ проблемъ общежитія maximum разногласій. Но... въ виду невозможности какого либо реальнаго исхода для всхъ этихъ разногласій, меньшинство должно склониться предъ волей «большинства».

Нкоторые отстаиваютъ «большинство», слдуя за Бентамомъ съ его принципомъ утилитаристической морали. Достиженіе удобствъ, счастья возможно большей части общества, вотъ — идеалъ, къ которому слдуетъ стремиться. Нравственне и цлесообразне сдлать счастливымъ «большинство», чмъ меньшинство. Арифметика является критеріемъ истинности принятыхъ ршеній.

Наконецъ, господствующимъ мотивомъ въ защиту «большинства» является соображеніе о совершенной невозможности добиться въ большомъ обществ единогласія. Принятіе начала «большинства», какъ руководящаго регулятора общественной жизни, диктуется, такимъ образомъ, мотивами технической цлесообразности, политической необходимостью. Или отказъ отъ демократіи, или принципъ «большинства» — средины нтъ.

Едва-ли нужно говорить, что вс эти соображенія, независимо отъ ихъ формальной, вншней справедливости или практичности, ничего общаго не имютъ съ защитой «правды» или «нравственнаго достоинства» ршенія. О свобод и, слдовательно, морали не можетъ быть и рчи тамъ, гд дло идетъ о количественномъ подсчет голосовъ.

«Большинство» — можетъ-быть неправо, и историческіе случаи «неправоты» большинства — столь часты, многочисленны и столь самоочевидны, что на нихъ едва-ли стоитъ останавливаться.

Но и помимо соображеній «правоты», которая можетъ чрезвычайно субъективно толковаться, принципіальное согласіе на постоянное подчиненіе большинству является величайшимъ нравственнымъ униженіемъ для подчиняющагося, отказомъ не только отъ свободы дйствій, но часто и отъ свободы сужденій, свободы врованій. При управленіи большинствомъ меньшинство становится рабомъ, который только въ бунт выражаетъ свою волю. Право большинства есть право сильнаго. Основанное на порабощеніи чужой воли, отрицаніи чужой свободы, оно должно быть отвергнуто анархическимъ сознаніемъ. «Когда среди 100 человкъ — писалъ Л. Толстой — одинъ властвуетъ надъ 99 — это несправедливо, это деспотизмъ; когда 10 властвуютъ надъ 90 — это тоже несправедливо, это олигархія; когда же 51 властвуютъ надъ 49 (и то только въ воображеніи — въ сущности же опять 10 или 11 изъ этихъ 51) — тогда это совершенно справедливо — это свобода!»

Превосходный примръ, одновременно характеризующій и негодность нравственной природы «большинства» и техническую недостижимость этого начала въ большомъ обществ.

И на бгломъ анализ современнаго парламентаризма мы легко убдимся, что «большинство», представляющее фикцію народовластія, въ дйствительности, обращается всегда въ правящее меньшинство — олигархію.

«Парламентъ — есть лучшее средство защищать общенародные интересы», — говоритъ современная государственная наука, гласятъ катехизисы современныхъ политическихъ партій.

Съ того момента, когда побдоносная буржуазія впервые утвердила въ парламент свой оплотъ противъ феодальныхъ властителей, парламентъ остался въ сознаніи народовъ неизмннымъ палладіумомъ политическихъ свободъ и политическаго равноправія.

Пусть долгая парламентская исторія дала достаточно примровъ тому, что рабство широкихъ народныхъ массъ всегда уживалось и уживается съ парламентомъ — этимъ признаннымъ защитникомъ quasi-народныхъ вольностей, что парламентъ оказался совершенно неспособнымъ, даже въ самые блестящіе періоды своего существованія, защищать реальные, а не фиктивные только интересы трудящагося населенія, что народные представители изъ приказчиковъ пославшихъ ихъ сюда состоятельныхъ классовъ неизмнно обращались всегда въ самодовлющій тяжелый аппаратъ, начинавшій немедленно жить своей собственной жизнью, чуждой, а иногда и враждебной интересамъ обманутыхъ доврителей.

Недвусмысленной защиты плутократическаго благополучія, да крохотныхъ полумифическихъ подачекъ голодному пролетаріату было довольно, чтобы въ парламентъ увровали и вруютъ еще и сейчасъ не только «буржуазная», но и «соціалистическая» наука.