Анархизм. Суть анархизма

Теория анархизма не дает на этот вопрос единодушного ответа. Мы находим в ней скорее два различных течения, которые, хотя и отвергают одинаково правовое насилие в общественной жизни, но требуют несходных между собой порядков. Эти направления связаны с именами людей, которым принадлежат первые положительные построения теории анархизма в ее противоположении юридическому принудительному порядку. Что же касается сомнения в том, может ли быть всюду доказано, и каким образом, принудительное значение права, то оно так же старо, как сама история философии права. Эти писатели — Пьер Жозеф Прудон (1809–1865) и получивший известность под псевдонимом Макса Штирнера Каспар Шмидт (1806–1856).

II

Прудон. «Естественная гармония и естественный порядок свободной от регулирования совместной человеческой жизни»

Вряд ли существует другой мыслитель в области социальной науки, кроме Прудона, взгляды на значение и оценка которого так расходились бы в имеющей к нему отношение литературе. И это различие мнений касается не только степени его одаренности и духовной высоты, на которых энергично настаивают его усердные почитатели, между тем как другие, в особенности же Карл Маркс, отрицают их; но не существует в особенности согласия относительно цельности и связности его учения.

Известно, что Прудон в течение своей писательской карьеры претерпел чрезвычайно глубокие превращения, и историки литературы делят обыкновенно всю его деятельность на три периода, из которых первый завершается февральской революцией, второй же охватывает непосредственно следующие за нею годы. Но в то время как Диль, наиболее добросовестный биограф нашего писателя[1181], приходит к выводу, что в произведениях гениального мыслителя встречается так много непоследовательности в ходе мыслей и часто совершенно неожиданных перемен во взглядах, что ясно вырисовывается характерная особенность Прудона — его полная противоречий природа; — Мюльбергер[1182], строгий знаток и большой почитатель Прудона, утверждает, что его учение, несмотря на всю умственную эволюцию его основателя, представляет, в сущности, целостное, столь же грандиозное, как и логически строго последовательное, построение. То, что в сочинениях Прудона встречается свойственное ему разноречие и кажущиеся противоречивыми учения, Мюльбергер не может оспаривать; но он утверждает, подобно тому как Юстиниан по поводу своего свода законов, что нужно лишь глубоко научно вникнуть в основания кажущихся антиномий, чтобы мнимое противоречие при помощи такого более строгого исследования превратилось в примиряющее единство.

Такое положение дела оказывается особенно неблагоприятным по отношению к нашей теме: доктрине анархизма, впервые изложенной с действительной определенностью Прудоном. И здесь также можно встретить то, что он в позднейшие годы жизни отрекается от прежних учений или же, и не делая этого, выставляет новые, противоречащие им положения. Теория анархизма принадлежит у него к трудам первого периода. Уже в своем знаменитом сочинении «Qu’est ce que la propriété? I-er mémoire. Recherches sur le principe du droit et du gouvernement» (1840) — с подвергнувшейся сильным нападениям формулой: «la propriété c’est le vol» — автор признает себя анархистом; но затем в обстоятельном изложении он развивает свою собственную теорию анархизма в двух своих сочинениях: «Les confessions d’un révolutionnaire» (1849) и «Idée générale de la revolution au XlX-ème ciècle» (1856). В течение своего второго литературного периода он опубликовывает, однако, свое сочинение «Du principe fédératif» (1852), в котором он заявляет, что идеал анархизма никогда не может быть осуществлен, что истинной социальной организацией должен, скорее, быть федерализм. Под этим последним он понимает широкую децентрализацию и организацию в небольшие политические группы, которые должны быть объединены правовым федеральным договором под одну исключительно наблюдательную и только при согласии всех входящих в союз правительств декретирующую центральную власть.

Идеалом, следовательно, все еще остается анархизм. Но в каком логическом отношении должен находиться к нему федерализм — это опять-таки неясно. Мюльберг прав также и по отношению к этому, когда он замечает вообще, что определенные предпосылки, с которыми мы привыкли подходить в Германии к произведениям мыслителей, у исследуемого писателя не существуют. «Прудон повсюду жизненен. Он глубокоотзывчив на живую действительность; он постоянно затрагивает ее; где возникает проблема, он тотчас же на своем месте; он понимает ее прежде всего в том освещении, которое дает ей современность; он проникает затем, исходя из того, в глубины проблемы, выбрасывает оттуда несколько золотых слитков мысли и заключает в конце концов результат в какую-нибудь одну формулу, которая скорее озадачивает, чем убеждает, более ослепляет, чем просвещает читателя, не знакомого с его манерой двигаться вперед».