Таким образом, ей может быть приписана такая ценность, которой в состоянии обладать каждое систематическое сомнение в интересах науки: сосредоточение внимания на старых догмах, истинность которых недостаточно надежно установлена научным доказательством перед проницательным скепсисом, — но и одновременное стремление к критическим построениям, которые при постоянном сообразовании с возможным основным сомнением имеют, тем не менее, творческие результаты. Таким образом, самое резкое сомнение, безусловно, допускается в форме вопроса, и с ним должна быть затем начата борьба, которая и решит, нужно ли ему отдать свой побежденный меч или же возможно его победить при помощи критически дедуцирующей науки.
Поэтому скептический вопрос о том: может ли быть своеобразное требование правового принудительного веления само по себе и вообще быть оправдано? — этот вопрос ни в коем случае нельзя оставить неразрешенным.
Правовое принуждение не существует от природы; оно означает собой те притязания, которые заявляют одни люди по отношению к другим в своих приказаниях; исторический опыт при этом показывает только факты, что приказание и повиновение существовали и будут существовать. Но справедливы ли и необходимы ли вообще такие претензии и приказания? Правовой порядок есть орудие на служение человеческим целям. Можно ли признать применение этого орудия необходимым и общезаконным? При этом дело идет, по существу, о сомнении в справедливости права как такового. Проблемой является правовое принуждение само по себе, взятое совершенно формально и свободно от какого бы то ни было содержания определенных правовых установлений. Если, конечно, нельзя было бы доказать, что правовое принуждение вообще обладает общеобязательною справедливостью, в таком случае и вопрос о том или другом содержании регулирующих с правовым принуждением норм был бы лишен всякой ценности.
Я закончу мою постановку вопроса следующей общей формулой:
Возможно ли дать общеобязательное доказательство того, что для организации совместной человеческой жизни необходимо правовое принуждение?
В нашем вопросе уже предполагается справедливость организации совместной человеческой жизни вообще. Но это предположение не может создать никаких особенных трудностей, ибо то, что благодаря социальному соединению — а в данном случае мы имеем таковое при наличности определенных правил — человеческие силы были настолько подняты и развиты, что для нас стала возможной теперь всякая культура какого бы то ни была порядка, — это простой факт опыта.
Штирнер говорит устами своего противника: «Государство есть необходимейшее средство для полного развития человечества»; и отвечает ему со своей точки зрения следующим образом: «Оно, конечно, существует, пока мы хотим развивать человечество; если же мы захотели бы развивать нас самих, оно стало бы для нас только камнем преткновения». Но и он при этом стремится устранить единственно лишь необходимость государственной принудительной власти, а не всякое организованное соединение людей, необходимость которого, как мы это видели, он, наоборот, признает вполне установленной, «так как отдельный человек нуждается в других».
Одинокий человек, как существо, живущее совершенно независимо от правил и находящееся в связи с другими только благодаря естественным потребностям, вообще с трудом доступен нашему представлению, так как для этого нужно было бы, чтобы он никогда не бывал в управляемом законами обществе, причем могло бы оказаться недостаточным, если бы он стремился удалиться от общества наподобие нынешних пустынников или на время должен был бы, наподобие Робинзона, жить в полнейшем уединении. О действительно одиноком человеке первого типа мы ничего не знаем из исторического опыта. Мы знаем в действительности только людей, которые живут в управляемых союзах, произошли из них и получили свое добро, которое они называют своим, из своих же обществ для того, чтобы снова возвратить его им определенным образом; для известной нам только научным путем социальной жизни является на самом деле более чем глубокомысленным парадоксом, когда один современный философ в не опубликованном еще сочинении говорит: «Индивидуум — это фикция, такая же фикция, как и атом».
Но с другой стороны, нисколько не противоречит возможному опыту, если мы представим себе полное прекращение социальной жизни. Человек, как отдельное существо природы, мог бы, подобно всем другим животным, жить при отсутствии всяких правил. Естественной необходимости для поставления регулирующих норм и создания социальной жизни не существует; все определенные правила человеческого поведения в их взаимоотношении оказываются созданиями человека и должны быть понимаемы единственно как средства и орудия.