Анархизм. Суть анархизма

Каждый из нас представляет собою «единицу»[246], мировую историю для самого себя[247], и если он признает себя «единицей[248], то он индивидуален»[249]. «Бог и человечество основали все только на себе самих. И я строю все на своем Я, так как Я точно так же, как Бог, есть отрицание всего остального, Я — это мое все, Я — единица»[250]. «Прочь поэтому всякую вещь, которая не всецело принадлежит мне! Вам думается, что мои вещи должны быть по крайней мере хорошими вещами? Но что же хорошо? Что плохо? Я сам своя вещь, и Я ни хорош и ни плох. И то и другое не имеет для меня смысла. Божественное — это дело Бога, человеческое — дело «человека». Мои вещи ни божеские, ни человеческие, они ни истинны, ни хороши, ни правильны, ни свободны и т. д., они только мои вещи, они не всеобщи, но индивидуальны, как и я индивидуален. Нет ничего выше меня!»[251]

«Какая разница между свободой и индивидуальностью? Я свободен от того, от чего освобожден; собственник того, что я имею в своей власти или над чем я волен»[252]. Моя свобода тогда только совершенна, когда она обращается в мою силу; благодаря этой последней я перестаю быть только свободным человеком и становлюсь собственником»[253]. «Каждый должен себе сказать: Я для самого себя — все, и делаю все ради самого себя. Когда вам станет ясно, что Бог, заповеди и т. д. вам только вредят, что они вас умаляют и губят, вы наверно отбросите их от себя так же, как некогда христиане прокляли Аполлона, Минерву или языческую мораль»[254]. «В образе «Бога» христиане изобразили то, как можно поступать только по своей собственной воле, не спрашивая никого и ни о чем. Он поступает так, «как ему угодно»^[255].

«Власть — это красивая и полезная вещь для многих дел, так как «с одной горстью власти можно сделать больше, чем с полным мешком права». Вы жаждете свободы? Глупцы! Приобретите власть, тогда свобода придет сама по себе. Посмотрите: кто имеет власть, тот «стоит выше законов». По вкусу ли вам этот взгляд, о законопочитатели? Но ведь вы не имеете никакого вкуса!»[256].

4. Государство

Одновременно с правом Штирнер должен необходимо и безусловно отрицать и правовое учреждение, которое называется государством. Без права невозможно государство. «Уважение перед законом»! — Этой уловкой держится все государство[257].

Таким образом, и государство также основывается не на том, что каждый признает его способствующим его благу, но скорее на том, что каждый считает его святым, что «мы находимся в заблуждении, будто бы оно есть личность и как таковая присваивает себе имя «моральной, мистической или государственной личности». Эту львиную шкуру такой личности Я, которое действительно есть Я, должно содрать с этого гордого червя»[258]. Для государства справедливо то же самое, что и для семьи. «Для того чтобы семья в ее составе признавалась и поддерживалась каждым из ее членов, кровная связь должна быть так свята для каждого члена, чувство же к ней должно быть преисполненным такого благоговения, почтения к этой связи, что каждый кровный родственник делается для него святым. Подобным же образом для каждого члена государственной общины должна быть свята эта община, и то понятие, которое для государства считается самым высшим, должно быть высшим и для него»[259]. «Требовать» этого государство «не только вправе, но и вынуждено»[260].

Но государство не свято. «Деятельность государства — это насилие; но свое насилие оно называет «правом», насилие же отдельного человека — «преступлением»[261]. Если я не делаю того, что хочет государство, «оно выступает против меня со всей силой своей львиной лапы и своих орлиных когтей; ибо оно царь зверей: и лев и орел»[262]. «Если вы и импонируете своему противнику, как сила, то вы не являетесь для него все же благодаря этому священным авторитетом; он должен стать разбойником. Но он не обязан иметь к вам почтения и уважения, хотя бы он и принимал во внимание вашу силу»[263].

Государство не способствует и благу каждого. «Я смертельный враг государства»[264]. «Общее благо, как таковое, не есть мое благо, но, наоборот, самое крайнее проявление самоотречения. Всеобщее благо может громко торжествовать, в то время как я должен «пресмыкаться»; государство может блистать, в то время как я терплю голод»[265]. «Каждое государство есть деспот, независимо от того, один ли или много деспотов или, как это полагают часто о республике, все господа, т. е. один властвует над другим»[266]. «Государство, правда, позволяет личностям свободно забавляться, но только они ничего не должны предпринимать серьезно, никогда не должны забывать его. Государство имеет своей целью только ограничение свободы каждого, обуздание его, подчинение чему-нибудь общему; оно держится до тех пор, пока каждый человек еще не стал всем во всех отношениях, и государство поэтому не что иное, как ясно выраженное мое личное ограничение, мое рабство»[267].