Лидер венгерских коммунистов Матяш Ракоши, которого вся система пропаганды в его стране подавала как «лучшего венгерского ученика товарища Сталина», монополизировал со своей командой при советской поддержке власть к середине 1948 г. и управлял своей страной предельно жесткими репрессивными методами, претендуя к тому же на роль «первой скрипки в оркестре» в ходе развязанной Сталиным в 1948 г. массированной антиюгославской кампании. Это проявилось, в частности, в организации «дела Райка» 1949 г.? сфабрикованного по образцу больших московских судебных процессов 1936–1938 гг. всецело фальсифицированного показательного процесса, который выполнил отведенную ему роль — поднял на новый виток критику И. Броза Тито и его команды, которые после прозвучавших в Будапеште на суде саморазоблачений Ласло Райка и других осужденных вместе с ними коммунистов объявили уже не просто ревизионистами и националистами, но «шпионами и убийцами», овладевшими руководством одной из компартий[236]
. Но уже после смерти Сталина «коллективное руководство» КПСС, крайне недовольное экономическим положением в Венгрии, попыталось ограничить полномочия Ракоши, по сути заставив его разделить власть с новым премьер-министром И. Надем[237]. И после того, как Имре Надь к весне 1955 г. потерял доверие в Кремле и был удален из руководства, оказавшись чересчур радикальным реформатором, положение Ракоши продолжало оставаться сложным. Ведь в Москве именно к этому времени восторжествовал курс на сближение с титовской Югославией[238], и Ракоши пришлось под давлением СССР пойти на частичный, пока еще не полный пересмотр дела Райка, в одном из выступлений лета 1955 г. публично признав, пусть в довольно обтекаемой форме, несостоятельность антиюгославских обвинений, прозвучавших на суде в сентябре 1949 г.В дни XX съезда сильный удар по позициям Ракоши, находившегося в Москве в качестве гостя съезда, был нанесен публикацией в «Правде» 21 февраля статьи известного советского ученого-экономиста венгерского происхождения академика Е. С. Варги (в 1919 г. народного комиссара Венгерской советской республики) «Семидесятилетие со дня рождения Белы Куна», в которой последний был назван не только «фактическим руководителем Венгерского советского правительства» 1919 г., но и выдающимся деятелем международного коммунистического движения. Если учесть, что вся пропагандистская машина Венгерской партии трудящихся (ВПТ) долгие годы создавала миф о Ракоши как основателе венгерской компартии, единоличном вожде Венгерской советской республики 1919 г., лидере коммунистического движения в 1920-е годы, то нетрудно представить себе, что означала для него официальная реабилитация Москвой репрессированного в 1938 г. в СССР Белы Куна.
Позже, уже после XX съезда, по возвращении в Будапешт, Ракоши, делая хорошую мину при плохой игре, в своем выступлении на мартовском пленуме собственной партии пытался записать факт реабилитации Белы Куна в свой актив, подав это как собственную заслугу[239]
. Однако не только в Венгрии, но и за ее пределами многим было очевидно истинное значение этого события для дальнейшей судьбы первого секретаря ЦР ВПТ. Так, австрийская газета «Die Presse» отмечала 22 февраля: «После реабилитации в Венгрии Белы Куна пересмотр процессов Райка в Венгрии и Сланского в Чехословакии[240] становится не более чем вопросом времени. Во всяком случае это может иметь для „лучшего венгерского ученика великого Сталина Матяша Ракоши“ далеко идущие последствия. Ракоши, который является самым динамичным из всех руководителей коммунистических партий и который до сих пор при всех без исключения изменениях в направлении своей партии сумел выходить целым и невредимым, должен теперь напрячь все свои силы, если он хочет спастись». Справедливость этого утверждения доказал ход событий последующих месяцев.Если к реабилитации Б. Куна Ракоши был в известной мере подготовлен, то выступление Хрущева с критикой культа личности явилось для него, как он признал впоследствии в мемуаpax, настоящей неожиданностью[241]
. При этом опытный Ракоши правильно сумел оценить, какая мина замедленного действия была заложена в выступлении Хрущева. Хотя секретный доклад и не предназначался для публикации, подготовленный на его основании текст был не только зачитан на многочисленных партсобраниях в СССР, но и стал известным и в странах «народной демократии», вызвав громадный отклик и еще более осложнив положение партийных лидеров, служивших «верой и правдой» официальной Москве.