Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых

«Маски сорваны!» – гласил набранный большими буквами заголовок на первой полосе номера Berliner Nacht-ausgabe, который вышел во вторник 5 апреля 1927 года. Как заявляла газета, результаты посвященного претендентке расследования «оказались сенсационными. Без каких-либо предубеждений и без всяких сомнений наше расследование дало ответ на вопрос “Анастасия или не Анастасия?” окончательно и раз и навсегда». В статье говорилось, что на самом деле претендентка является «работницей Франциской Шанцковской». Установленный факт декларировался в этом номере газеты Berliner Nachtausgabe, что «позволяло, наконец, дать окончательный ответ на одну из величайших загадок нашего времени» {17}. В течение последующих десяти дней газета печатала материалы, связанные с этим делом: прошлое Франциски, ее жизнь в семье Вингендеров и ее уход из этой семьи в 1922 году, а также результаты почерковедческих и фотографических сопоставлений {18}. Как было написано в редакционной статье газеты: «Теперь мы можем представить себе, какую хитрую игру вела эта женщина, и данное обстоятельство еще больше усугубляет трагедию, теперь мы знаем, что эта женщина лгунья» {19}.

Газета устроила очную ставку претендентки с Дорис Вингендер, которая вместе с Кнопфом и Люкке приехала в Зееон в холодное и дождливое утро того же вторника, в который газета Berliner Nachtausgabe разразилась публикацией своей сенсационной истории {20}. Когда посетители вошли в ее комнату, претендентка, которой сказали, что ее ждет встреча со старой знакомой, сидела, откинувшись на спинку дивана {21}. «Добрый день, Франциска», – сказала ей Дорис {22}. С ужасом во взгляде Франциска вскочила и, закрывая лицо платком, закричала, находясь «в состоянии безудержного гнева»: Das soll rausgehen! Das soll rausgehen! («Уберите это! Уберите это!») {23}.

На какое-то мгновение Дорис застыла в молчании, не зная, что делать, в то время как Франциска продолжала кричать. В конце концов Дорис вышла из комнаты и заявила, что она «без какого-либо сомнения опознала в претендентке бывшую квартирантку своей матери {24}. У претендентки все было точно таким же – то же лицо, тот же странный акцент, та же привычка прятать рот, короче говоря нет ничего такого, что отличало бы ее от той Франциски, которую я когда-то знала» {25}.

После Дорис настала очередь Кнопфа. «Добрый день, фрейлейн Шанцковская!» – сказал он претендентке, которая под взглядами герцога Лейхтенбергского и Люкке сидела, ошеломленная, не в силах сказать ни слова. А Кнопф сказал, что ездил в Хигендорф и встретился там с ее семьей, что и сестры, и мать, которая была больна, узнали ее по фотографии. Также Кнопф передал ей слова Анны Вингендер, что Франциска будет желанной гостьей в ее квартире в Берлине и что она даже сохранила все ее немногие вещи. Казалось, что Франциска застыла на месте, напряженно наблюдая за Кнопфом, пока тот говорил {26}.

«Вингендер… – наконец произнесла Франциска, – я не… знаю… людей… с такой… фамилией!» {27} После этого, как можно предполагать, на смену испытанному ею потрясению внезапно для нее самой пришло сокрушительное осознание того, что произошло тем утром. Несколько минут неожиданного разговора разбили созданную ею искуственную вселенную и свели на нет все ее усилия. Франциска потратила пять лет, тщательно воссоздавая внушающий доверие образ Анастасии. Награда за потраченные усилия была вполне осязаемой, все ее потребности удовлетворялись, она жила в замке в Баварии как гостья-аристократка из рода Романовых. В течение пяти лет она изо всех сил стремилась избегать опасных встреч, таких как эта, произошедшая этим утром. Что же теперь будет дальше? Не окажется ли она выброшенной, ввергнутой вновь в отчаяние и безнадежность ее прошлой жизни? И что еще хуже, не предъявят ли ей обвинение в мошенничестве?

Должно быть Франциска сама была убеждена в том, что ее игре подошел конец, поскольку она повернулась к герцогу и негромко спросила его: «И что же, вы действительно верили в то, что предоставляли кров дочери вашего царя?» Это было полнейшее признание в преднамеренно совершенном ею мошенничестве, но ответ, который дал герцог, оказался просто невероятным. «В моем доме, – сказал он, – может оставаться и жить Франциска Шанцковская. Я никогда не знал наверняка, являешься ты дочерью Николая II или нет. Я только относился к тебе с тем сочувствием, которое каждый должен испытывать по отношению к больному человеку». Как пишет газета Berliner Nachtausgabe, услышав это, Франциска, уверенная теперь в том, что герцог Лейхтенбергский и впредь будет опекать ее, неожиданно «коротко и иронично улыбнулась» {28}.