Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых

Затем наступил август 1914 года, когда кайзер Вильгельм II объявил войну России, и в Берлине поднялась волна патриотизма. Ликующие толпы заполнили улицы, люди махали флагами и платками, приветствуя войска, которые под звуки национального гимна проходили парадным маршем по Унтер-дер-Линден. Как записал один из очевидцев: «Создается впечатление, что сегодня жизнь в Германии подчинена ритму этой мелодии. На пути к станции войска ежедневно проходят мимо моего окна. Когда они под звуки гимна проходят строй за строем мимо домов, люди бросаются к окнам и дверям и подхватывают песню так, что она звенит по всей улице подобно торжественной клятве, которую дают на пути к смерти» {2}.

Прошли месяцы, и по мере того как надежды на скорую победу таяли, неизбежные последствия военного конфликта стали медленно и незаметно накапливаться в столице Германии. Вместе с зимой пришла нехватка продуктов питания, топлива и даже тканей. Дело в том, что военно-морская блокада, которая была установлена Великобританией в попытке взять Германию измором, привела к сокращению запасов базовых продуктов потребления. «Глубоко укоренившееся недовольство определяло общее настроение населения в течение всей первой военной зимы», – вспоминает один из депутатов рейхстага {3}. Один из жителей Берлина написал, что город представляется ему «укутанным в непроницаемую пелену печали, проникнуть сквозь которую не способен ни один золотой солнечный луч, она создает фон, уместный для появления женщин с бледными лицами, одетых во все черное, которые подобно печальным теням скользят по улицам. Некоторые из них несут свою печаль гордо, словно корону, венчающую их жизнь, другие бредут сломленные ношей, нести которую нету сил» {4}. Нормирование продуктов приобретало все более широкие формы и душило город в петле отчаяния. В первую очередь не стало хватать хлеба, затем картофеля, и люди начали срезать мясо с трупов павших лошадей. Электроэнергия подавалось с перерывами, отопление работало нерегулярно. Тысячи людей и в снег, и в дождь целыми ночами стояли в очередях за продуктами, начались эпидемии холеры и тифа {5}.

После четырех мучительных лет войны в Берлине воцарился хаос. Из-за отсутствия горючего к осени 1918 года с улиц города практически полностью исчезли автомобили, по тротуарам двигались «женщины с разбитыми сердцами», а следы тягот и лишений были написаны на «лицах, похожих на маски, синие от холода и искаженные гримасой голода» {6}. Забастовщики и демонстранты заполнили широкие площади, и за ними с особой тревогой следили отряды конной полиции, день и ночь патрулировавшие город {7}. В первую неделю ноября сдерживаемое недовольство наконец вырвалось наружу, бунтовщики вышли на улицы, и началась перестрелка между сторонниками кайзера и левыми {8}. Революция была на языке у каждого. Потеряв поддержку своего народа и армии, кайзер Вильгельм II отрекся от престола, скрывшись в относительно безопасной Голландии с тем, чтобы избежать участи, которая постигла его двоюродных родственников Романовых.

Хрупкой Веймарской республике удалось восстановить некоторое подобие порядка в Берлине, который в те годы был буквально набит тысячами обезумевших от горя русских эмигрантов. В годы, последовавшие за русской революцией, – что не лишено горькой иронии, учитывая четыре года бескомпромиссной ненависти и только что закончившейся кровопролитной войны, – Берлин стал домом для почти пятидесяти тысяч изгнанников {9}. Как написал один историк: «Русский язык можно было услышать на каждом шагу. Были открыты десятки русских ресторанов – с балалайками, цыганами и блинами», то есть со всеми яркими и ожидаемыми атрибутами Санкт-Петербурга в изгнании {10}. Русские эмигранты молились в церквях и соборах Русской православной церкви за границей, они читали издаваемые здесь собственные газеты и журналы, держали собственные кафе, книжные лавки и магазины. Через свою систему благотворительных организаций эмигранты оказывали помощь нуждающимся и, собираясь в русских клубах, оплакивали гибель старых порядков {11}.