Анастасия или Анна? Величайшая загадка дома Романовых

Больше принцесса Ирэна в этом деле не участвовала, во всяком случае, официально, хотя, говорят, в глубине души у нее оставались сомнения. Принц Фридрих Сакс-Альтенбургский, сестра которого вышла замуж за принца Сигизмунда, сына принцессы Ирэны, однажды поспорил с последней по поводу ее отказа признать права претендентки. Ирэна терпеливо выслушала все, что было сказано им в пользу последней, перед тем как в заключение сказать в свою защиту: «Я не могла совершить ошибку, я не могла совершить ошибку!» {19} Если верить принцу Фридриху, принцесса в конце концов признала: «Да, сходство есть , сходство есть , но какое это имеет значение, если это не она?» {20} Спустя несколько лет после смерти принцессы Ирэны великий князь Андрей Владимирович в письме к своей двоюродной сестре великой княгине Ольге Александровне утверждал, что принцесса признавалась (кому, он этого не сказал), что «она могла совершить ошибку, и вероятно, что это была Анастасия» {21}. Такое вполне возможно, особенно если учесть, что позднее Ирэна пыталась примирить единственную, оставившую тяжелый осадок встречу и последовавший за ней отказ с явно убедительными доводами в пользу претензий, заявленных Чайковской. Такая естественная борьба за выбор решения, которое приходится принимать в состоянии сильнейшего эмоционального напряжения, мучила обе стороны, участвующие в процессе, и отражала атмосферу неуверенности, не покидавшую расследование.

Те из русских эмигрантов, что подвергали сомнению права претендентки, полагали, что явно отрицательный результат встречи с принцессой Ирэной, имевшей место всего лишь через несколько месяцев после обвинений, выдвинутых баронессой Буксгевден, положит этому делу конец, но они ошибались. Сомнения не исчезали, поскольку возникало впечатление, что при каждом отказе в праве, при каждом свидетельстве против доводов претендентки появлялся кто-то, кто верил, что Чайковская на самом деле является Анастасией, и выдвигался какой-то требующий внимания и объяснения факт, говорящий в ее пользу. Именно это подливало масло в огонь интриги, поскольку никто не мог достаточно убедительно ни опровергнуть мнение принцессы Ирэны и баронессы Буксгевден, ни факты и свидетельства в поддержку претендентки на княжеский титул. Все оставалось загадкой, полной мучительных сомнений.

Несмотря на все существовавшие сомнения, семейство фон Клейст пребывало в убеждении, по крайней мере в те годы, что гостья, которую им довелось приютить, являлась Анастасией. Осенью 1922 года они устроили для претендентки встречу с двумя бывшими придворными, с капитаном Саблиным и с адмиралом Федоровым, каждый из которых нес службу на борту императорской яхты «Штандарт». Эти люди хорошо знали Анастасию; в 1912 году тридцатидвухлетний Саблин был одновременно назначен адъютантом Николая II, и он имел возможность видеть семью императора не только во время их ежегодных круизов, но и в течение всего года при исполнении своих обязанностей в Царском Селе, а также во время отдыха семьи в Крыму, где он часто сопровождал великих княжон в их прогулках и играл с ними в теннис {22}. При встрече за обедом в одном из берлинских ресторанов Саблин и Федоров, беседуя на русском языке, открыто вспоминали прошлое, царскую семью, ежегодные круизы в Финляндию, отдых в Крыму, а также говорили обо всех ближних и дальних родственниках Романовых и их придворных. Все это делалось с расчетом увидеть, вызовет ли этот разговор хоть искру внимания со стороны претендентки и какой будет ее реакция. «Спустя некоторое время», – вспоминал Саблин, он спросил: «Какая из присутствующих молодых дам претендует на то, чтобы ее называли Анастасией?» Когда ему показали, кто, Саблин заявил, что он «не видит никакого сходства» с этой великой княжной. «Мы с адмиралом вели разговор о прогулках, о путешествиях, о приемах и о многих других событиях, хорошо известных великим княжнам, и, хотя мы говорили очень громко, особа, о которой идет речь, не проявила к нему никакого интереса». И в конце вечера Саблин вновь заявил, что претендентка не является Анастасией, настаивая на том, что «ни одна черта ее лица не напоминает мне ни лиц великих княжон, ни лиц кого бы то ни было из членов семьи императора» {23}.