Анастасия. Загадка великой княжны

«Вы там были?»

«Я вас видела; вы были маленькой девочкой с распущенными волосами».

«Мы все четверо там причесывались».

«А ваш брат? Почему его не было с вами?»

«Ему нельзя было, он был болен».

«Я его видела играющим на палубе “Штандарта” в белых морских брючках».

«Он всегда носил матроски. Если мой мальчик будет со мной, он тоже будет носить брючки; мальчикам это идет. Он (брат) был такой милый. Он очень любил кататься на роликах. И такой умный; потом он часто болел, и, когда у него были эти приступы, мы думали, что наступает конец. Это было ужасно».

«А вы, как младшая дочь, были самой любимой?

«Нет, у мама не было любимчиков. Она любила быть с Марией, а так все были одинаковы. У меня были хорошие родители, – сказала она горячо. – Папа был такой добрый». Затем она пылко продолжала: «Если бы папа не был такой добрый, всё бы так не случилось. Маленького мы все баловали; конечно, его любили больше нас, девочек.

Но мы ничего не имели против, мы все его любили. Он был такой умный, часто ему приходилось бросать уроки, потому что он болел, но он быстро все нагонял. О, как мы его любили!»

Бесполезно спорить здесь о реальности ее воспоминаний. Кипы бумаги ушли на споры о подробностях. Никто из тех, кто увидел бы Анастасию в постели, с плотно закрытыми глазами, стиснутой челюстью, непрестанно перебирающими густые волосы руками, когда она пыталась вспомнить чье-то имя, название местности или какой-то факт из прошлого, не мог бы усомниться в ее искренности. От усилий, каких ей стоило что-то припомнить – особенно имена – она обливалась потом.

Однажды Гарриет фон Ратлеф рассказала Анастасии, что видела в книжном магазине фотографию царской семьи: «Вы были тогда в заключении; на фотографии вы все сидите на крыше».

У Анастасии был такой вид, как будто кто-то дал ей пощечину. «Wie ist das moglich?» – восклицала она несколько раз. «Как это возможно? Откуда эта фотография? Это мои сестры снимали».

«Она вся дрожала, – говорит фрау фон Ратлеф. – Я старалась ее успокоить… ^аЯ вам принесу фотографию как-нибудь. Принести?” Она молча смотрела на меня». Фрау фон Ратлеф попыталась еще раз. «На одном снимке вы с маленькой собачкой».

«Нет, у меня не было собаки, у Татьяны была».

«Вы помните, как ее звали?»

Анастасия с силой проводила рукой по голове, словно стараясь удержать ее на месте. «Нет, не помню».

«Ее звали Джекки?»

«Нет, по-другому».

«Постарайтесь вспомнить; я вам скажу, если вы назовете ее правильно».

У фрау фон Ратлеф было такое впечатление, что мысли бились в голове Анастасии. «Мне редко случалось видеть, чтобы у людей так менялось выражение лица… Она закрывает глаза, веки у нее дрожат, мускулы лица дергаются… Наконец, она выпаливает: “Джемми!”

“Да, ее звали Джемми”».

«Вы так добры ко мне, – сказала Анастасия, – что мне легче думать и я вдруг многое вспоминаю. Да, маленький Джемми, собачка Татьяны». Но она снова возвращается к прежней теме: «Как это возможно? Где нашлись фотографии? Они были только у моих сестер».

Фрау фон Ратлеф нашла нужным сообщить Анастасии нечто ей неизвестное. «Анастасия, следователи нашли в Екатеринбурге всё, даже дневник вашей матери».

Выражение ужаса на лице Анастасии побудило ее поспешно продолжить: «Я вам его как-нибудь достану, когда вам станет лучше».

«Нет, прошу вас, нет, не сейчас!»

«Я вернулась домой очень расстроенная», – вспоминала фрау фон Ратлеф. Она решила в будущем не упоминать таких вещей. Но иногда Анастасия сама заговаривала о Сибири. Как-то она вспомнила о пребывании царской семьи в заключении.

«Это не произошло внезапно, – сказала она, горько улыбаясь, – уже в Царском всё стало плохо, а потом пошло хуже и хуже. Тут уже ничего не было, – она показала себе на плечи, – их сорвали, это было ужасно для папа». – Глаза ее наполнились слезами. (Анастасия имела в виду погоны.)

“Вас привезли в Екатеринбург прямо из Царского?”

“Нет, сначала мы были в другом месте, я не помню, как называется…” Она трет себе лоб, хочет что-то сказать, затем умолкает.

“Всё пропало, я не помню названия, я его знала раньше”, – говорит она в отчаянии.

“Оставьте, Анастасия, это неважно”.

“Тобольск!” – произносит она вдруг, выпрямившись в кресле и глядя на меня, как ожидающий похвалы ребенок».

«Как ребенок» – эти слова вновь и вновь повторяются в записках Гарриет фон Ратлеф. Ее приятельница, впервые увидевшая Анастасию на ногах в больнице Св. Марии, вспоминает: «Я поразилась, увидев, какая она крошка!» Это не было заметно, когда люди видели Анастасию лежащей на подушках, с одеялом до подбородка, прикрывающую рот рукой, чтобы скрыть нехватку зубов. «Папа был тоже небольшого роста». Собравшись с силами, она поднялась на ноги, доказав, что осанка у нее от папа. Фрау фон Ратлеф никогда не видела такой изящной позы. «Я истинная дочь солдата, – заметила с гордостью Анастасия, – и такой останусь. Папа был самым лучшим, самым храбрым солдатом». Он называл ее «малышка», и в записках и переписке фрау фон Ратлеф Анастасия снова стала die Kleine — «малышка».