Анастасия. Загадка великой княжны

«Вы тоже стали католичкой?» – спросила после минутной паузы Гарриет фон Ратлеф.

«Нет, – отвечала Анастасия, – только свадьба была по католическому обряду, но мне говорят, что я должна перейти в католичество из-за ребенка. Но этот шаг мне очень труден. Вы понимаете почему? В больнице они будут стараться убедить меня. А я не могу. Мне это тяжело».

Фрау фон Ратлеф отвечала, что никто ее ни к чему не станет принуждать. «В любом случае, – продолжала она, – католическая церковь точно такая же, как греческая (православная!). Лютеранке на такой переход намного труднее решиться».

«Моя мать была лютеранкой, – сказала Анастасия, – потом…» – она умолкла.

«Но ваша мать стала православной, не так ли?»

«О да».

Снова полились слезы. Фрау фон Ратлеф сочла за благо уйти. По дороге к двери Анастасия вдруг побледнела, пошатнулась и упала в кресло: «Простите, сударыня, я не могу стоять».

«Я простилась с ней», – сказала Гарриет фон Ратлеф. Анастасия не отвечала. Она молча сидела в кресле, глядя прямо перед собой.

Часть вторая Фрау Чайковская

Тени прошлого

Утром 20 июня 1925 года Анастасия дожидалась Гарриет фон Ратлеф в холле городского дома инспектора Грюнберга. Инспектор не вышел проститься. Проходя по Вильгельм – штрассе, Анастасия три или четыре раза оборачивалась на дом, как будто забыла там что-то. Наконец дом скрылся из вида, и спутница Анастасии взяла у нее из рук сумку.

«Нет, нет!» – воскликнула Анастасия. Она сама понесет сумку; пусть фрау фон Ратлеф не беспокоится.

«Мадам, я скульптор, – сказала Гарриет фон Ратлеф, – у меня должно быть достаточно сил».

Анастасия смотрела на нее непонимающе: «она, похоже, не знала, что значит скульптор».

«Я делаю фигуры из дерева», – продолжала фрау фон Ратлеф.

«О, как чудесно. Я тоже раньше рисовала». Анастасия улыбалась, и голос ее звучал весело. «И у меня неплохо получалось. Моя старшая сестра пела очень талантливо. Она прекрасно рисовала».

«А что вы рисовали? Пейзажи, цветы? С натуры?»

«Да, нас хорошо учили».

«А как звали вашего учителя?»

Вопрос положил конец разговору. Анастасия поднесла руку к глазам. Голос ее упал: «Это я не могу сказать». Гарриет фон Ратлеф выругалась про себя и потянулась за сигаретой, чуть не уронив портсигар.

«Надо же, – пробормотала она, – посыпались мои любимые сигареты».

Анастасия засмеялась. «Я тоже люблю курить. Но не теперь. Теперь мне это вредно».

Она вела себя так, словно ничего не произошло. «Вам позволяли курить? – спросила фрау фон Ратлеф. – Вы же были еще ребенок».

«Нам не позволяли, но мы потихоньку, особенно Татьяна. Она была очень хитрая», – Анастасия снова засмеялась.

Гарриет фон Ратлеф получила первый урок общения с Анастасией. Основное правило можно было сформулировать в двух словах: «Не торопить события».

Дружба Анастасии с Гарриет фон Ратлеф начала складываться уже в эту первую поездку на поезде в больницу Св. Марии – сочувствие, доверие, особая близость. Вместе они составляли очень странную пару: девушка, претендовавшая на имя дочери последнего царя, и безвестная скульпторша из Прибалтики, которую знакомая однажды охарактеризовала как «мелкобуржуазную провинциалку с лицом вроде губки». Фрау фон Ратлеф была урожденная Гарриет Кайлман, дочь врача-еврея, обратившегося в католичество. Таким образом, ей удалось без помех вести независимое существование на периферии русского православного общества. Несмотря на свои предрассудки в этом отношении, Анастасия никогда не упоминала еврейское происхождение фрау фон Ратлеф. Та, со своей стороны, опасалась, как бы в общении с Анастасией ей не совершить какой-то промах. «Я не понимаю, как простой крестьянин мог войти в вашу жизнь», – сказала она ей однажды, имея в виду Александра Чайковского.

Анастасия улыбнулась, «как будто она (фрау фон Ратлеф) сказала какую-то глупость». Фрау фон Ратлеф продолжила: «Крестьяне грубы и невоспитанны. Я думаю, я сама могу иногда повести себя с вами неправильно».

«Каким образом? Что вы хотите сказать?»

«Ну, например, в присутствии вас или членов вашей семьи я могу войти в комнату впереди вас, потому что в положении гостьи это так естественно».

«Мадам, – возразила Анастасия, – я не понимаю, как можно так рассуждать? Это не имеет значения. С папа и мама это другое дело. Но для нас, детей, это было безразлично; мы были такие же, как все, просто дети».