Анастасия. Загадка великой княжны

Итак, еще одна встреча кончилась неудачей. «Как она могла узнать меня за несколько минут? – горько жаловалась Анастасия. – Я так постарела, у меня такой странный вид из-за отсутствия зуба». Если бы только у кронпринцессы нашлось время приехать еще. «Она похожа на Ксению (сестру царя), – сказала Цецилия брату и добавила: – Я почти уверена, что это – Анастасия». Но инспектору Грюнбергу Цецилия сообщила, что «по мнению великого герцога Гессенского, брата убитой императрицы, совершенно невозможно, чтобы кто-то из царской семьи остался в живых». Почему? Цецилия не знала. Но поскольку великий герцог и его сестра Ирена Прусская отказались иметь дело с Анастасией, кронпринцесса сказала: «Я чувствовала, что не мое дело заниматься установлением ее личности».

«Я зашел в тупик», – признавался инспектор Грюнберг после этой второй бесполезной встречи. Грюнберг не отличался терпением. Он тут же стал искать нового покровителя для туберкулезной, истощенной Анастасии, ко всем бедам которой добавился еще острый плеврит. Решению Грюнберга бросить это дело, несомненно, способствовало давление свыше – полиция должна была заботиться о своей репутации, – и он, очевидно, вымещал свое раздражение на Анастасии, обвиняя ее в упрямстве. «Молодая особа отплатила мне за все мои усилия очень дурным поведением в моем доме, – писал он. – Если ее не признают той, кем она себя считает, то только по ее собственной вине». Однако Грюнберг дал ей следующую характеристику: «Анастасия, по моему мнению, не обманщица и не психически больная, вообразившая себя царской дочерью. Месяцами живя с ней бок о бок, я пришел к твердому убеждению, что она происходит из самого высшего общества и, возможно, царской крови. Ее каждое слово и каждое движение проникнуты достоинством, и у нее такая царственная осанка, какую можно было только иметь от рождения».

Инспектор Грюнберг назначил отъезд Анастасии на 3 июля 1925 года, и его, видимо, не беспокоило, найдется ли у нее, где жить, или нет. К счастью, помощь пришла в самый последний момент. При посредстве пожилой, добродушной немки-массажистки, подружившейся с Анастасией за несколько месяцев до того, ее история стала известна доктору Карлу Зонненшайну, известному филантропу, особенно интересовавшемуся проблемами русских эмигрантов в Берлине. Именно он нашел средство спасти Анастасию. Девятнадцатого июня, устроив ее в больницу Св. Марии, католическое заведение в восточном Берлине, Зонненшайн позвонил русской эмигрантке с нерусским именем, Гарриет фон Ратлеф-Кайлман. Гарриет фон Ратлеф, разведенная мать четверых детей, бежавшая в революцию из Прибалтики, зарабатывала себе на жизнь как скульптор и детская писательница. Она навсегда запомнила свое первое знакомство с делом Анастасии – «больной русской дамы, полгода прожившей у инспектора полиции, где ей невозможно было дольше оставаться. Доктор Зонненшайн подумал, что у меня найдется для нее время, и спросил, говорю ли я по-русски. “Вы слышали что-нибудь о царской дочери, которая осталась жива?” – спросил он».

Фрау фон Ратлеф ничего о ней не слышала. В тот же вечер она прибыла на Вильгельмштрассе, и вскоре, когда инспектор Грюнберг удалился, дверь в гостиную отворилась. «Я была изумлена и разочарована, – говорит фон Ратлеф. – Великой княжне должно было быть не больше двадцати пяти лет… Но она выглядела гораздо старше. Ей можно было дать все тридцать пять. На ней была темная безобразная юбка, темный свитер». Фрау фон Ратлеф сразу же всё заметила: «Худая, маленькая фигурка, измученное, осунувшееся лицо, движения, поза выжидающе-вежливые, и удивительное сходство с матерью царя и императрицей Александрой Федоровной».

Выступив вперед, Анастасия протянула руку. «Ее манера показалась мне более чем любезной, во всем сказывалось воспитание. Позже я узнала, что в состоянии возбуждения она всегда становилась чрезвычайно дружелюбна. Я рассказала ей, что доктор Зонненшайн позаботился о лечении ее руки, а затем инспектор Грюнберг написал ему и обо всем остальном. Она меня тепло поблагодарила. Мы договорились, что я на следующий день отвезу ее в больницу. Собираясь записать номер телефона, я заметила, что мне нечем писать… Я спросила ее по-русски что-то вроде: “У вас есть карандаш?” Она спокойно ответила: “Где-то здесь должен быть”».

Она говорила по-немецки. Под вопросительным взглядом Гарриет фон Ратлеф она продолжала: «Если бы вы знали, как это ужасно. Хуже всего, что я больше не помню русский. Я всё забыла».

Опустив голову, она заплакала.

Фрау фон Ратлеф взяла ее за руки: «Не волнуйтесь! Сначала нужно поправиться, и память к вам вернется».

«Вы думаете, я смогу поправиться? – спросила Анастасия. – Мне так бы хотелось!»

«Если вы очень захотите и будете доверять доктору и окружающим вас, конечно!»

Анастасия через силу улыбнулась. Затем ее лицо снова омрачилось. «Она хотела сказать что-то, но не могла». Наконец у нее вырвалось: «Я так боюсь. Снова незнакомые люди. Вы уйдете, когда я вам еще кое-что скажу. У меня есть ребенок, он – католик».