Анастасия. Загадка великой княжны

У Бахманов, «по догадке», Анастасию нашел инспектор Грюнберг в январе 1925 года; берлинский Центр социального обеспечения озаботился ее положением. Анастасия снова поселилась у инспектора, и он снова делал всё, чтобы улучшить качество ее жизни. «Я тщетно пытался заинтересовать русских эмигрантов положением несчастной девушки, – писал он позднее. – Эмигранты проявили полное равнодушие, и на них никак нельзя было положиться». Степень их «ненадежности» стала ясна инспектору в марте, когда странный случай довершил разрыв между Анастасией и ее былыми «спасителями» из монархистской колонии. История эта, при многократных повторениях, сильно запуталась, но звучит она примерно так.

Однажды утром в квартире Клары Пойтерт появился молодой человек, якобы присланный из Дальдорфа. Увидев фотографию Анастасии, молодой человек сказал: «Я знаю эту даму». Затем он расплакался. На оборотной стороне фотографии он нацарапал карандашом: «Анастасия Николаевна… Иван… Алексей… Шоров… род. Питерсбург».

Клара отвела незнакомца к капитану фон Швабе, пользовавшемуся ее особой симпатией среди эмигрантов. Молодой человек сообщил Швабе, что он привез Анастасию из Румынии в Берлин, что он знал ее и ее «так называемого мужа» в Бухаресте, что они никогда не были женаты, что у Анастасии действительно был ребенок и мальчика можно найти в сиротском приюте в Галаце. Сведения эти он сообщил неохотно на причудливой смеси немецкого, французского и «русского просторечия». Никаких имен не называлось. Посетитель объяснил, что уже «провел полгода в тюрьме из-за этой румынской истории». Наконец, когда он узнал, что Анастасия живет за городом у Грюнбергов, он вручил капитану фон Швабе свою фотографию и письмо, с просьбой передать их Анастасии, когда она вернется.

Клара Пойтерт проворно заключила, что таинственный незнакомец не кто иной, как «деверь» Анастасии, Сергей Чайковский. Анастасии не пришлось с ним увидеться, так как к тому времени, когда она о нем услышала, он безвозвратно исчез. Клара настаивала, что пыталась рассказать о нем инспектору Грюнбергу, но когда она к нему явилась, он ее выгнал. («Они все считают меня сумасшедшей».) По возвращении Анастасии в Берлин, однако, инспектор попросил у капитана фон Швабе письмо и фотографию, оставленные незнакомцем. Швабе отвечал, что он их «потерял».

Потерял! Анастасия была вне себя. Вся ее накопившаяся враждебность и раздражение вылились в потоке ругательств. Она не сомневалась, что Швабе и его пособники убрали этого важного свидетеля и уничтожили письмо и фотографию. Ее слова, высказанные в отчаянии и в болезненном состоянии, в итоге привели чету Швабе в стан ее самых ожесточенных противников. К своему прискорбию, Анастасия убедилась, что русские монархисты в Берлине уже не оставались равнодушными к ее судьбе. Хуже.

Последние дни, проведенные Анастасией у инспектора Грюнберга, прошли, в общем, спокойно. Часть времени она проводила в усадьбе Функенмюле, часть в его элегантном городском доме на Вильгельмштрассе. Здоровье ее ухудшалось: туберкулез распространился на левую руку. Вскоре к ней вызвали приятеля Грюнберга, доктора Джозефа Каппа. «Она была очень робка и застенчива, – рассказывал доктор Капп корреспонденту “Нью-Йорк Таймс” три года спустя. – И только когда я завоевал ее доверие, она выразила готовность беседовать с миссис Капп… и со мной…

Я заметил, если мне не изменяет память, два отчетливых углубления на теменных костях черепа, одно сверху, другое слева, соответствующих части мозга, ответственной за понимание слов. Возможно, этим объясняется тот факт, что эта женщина не могла тогда говорить по-русски. Углубления на черепе были отчетливо наружного происхождения и, может быть, результатом несчастного случая или нападения».

Для Анастасии жизнь проходила как в тумане. У нее остались только смутные впечатления от пребывания в доме Грюнберга, даже от важного визита, нанесенного ей весной бывшей германской кронпринцессой Цецилией Прусской. Этот визит, разумеется, организовал Грюнберг. Анастасия запомнила, как «прекрасно одета» была кронпринцесса и как ей самой было стыдно своего жалкого одеяния. «Она собиралась на концерт, – говорила Анастасия, – и обещала приехать еще, но так и не приехала». Кронпринцесса, со своей стороны, вспоминала, как ее «с первого взгляда поразило сходство молодой особы с матерью царя и самим царем, но с царицей никакого сходства не было… Установить ее личность возможности не было, поскольку с ней нельзя было общаться. Она всё время молчала, то ли из упрямства, то ли от полного замешательства. Я не могла понять, почему».