Анастасия. Загадка великой княжны

Кляйст во многом провинился. «Он никогда не скрывал, что хочет на мне заработать», – говорила Анастасия. Он просил ее подписать вексель на пятьдесят тысяч датских крон, которые она обязывалась выплатить ему, когда ее признает живущая в Дании бабушка. «Он открыто говорил, что рассчитывает получить с вдовствующей императрицы большие деньги». Разумеется, Анастасия отказалась. Раз он явился к ней в комнату с «неприличными предложениями». Она не уточнила, какими именно. Это было «ужасно».

И как будто одних монархистов было мало, за ней еще гонялись и «газетчики». Франц Енике подтверждал впоследствии, что много потерял, отказываясь от предложений, которые делались ему в отношении Анастасии. Другие, однако, не отличались такой щепетильностью, и всякого рода сомнительные сенсационные публикации, появлявшиеся в газетах, доводили Анастасию до отчаяния. Самые интимные и трагические подробности ее жизни, «чудовищно искаженные», становились общим достоянием. Ее притязания на имя великой княжны преподносились как «важное политическое состязание, в котором мог однажды оказаться призом трон Романовых». Только одна Анастасия могла понять, какое впечатление эти россказни могли произвести на королевские дома Европы, где никогда не терпели никакой огласки.

Мнения и заключения основывались на слухах. В этот период Анастасия предстает в печальном облике, перебираясь с больничной кровати в Вестенде на грязную софу у Клары Пойтерт, бродя в одиночестве по великолепным берлинским паркам, глядя на шоколад и конфеты в витринах и сидя в ночных кафе, соображая, куда ей идти дальше. Однажды на вопрос Клары, где она была, Анастасия отвечала, что бродила всю ночь, не желая или не осмеливаясь искать приюта у эмигрантов. И русских монархистов призывали признать эту девушку дочерью императора! Многие ее высказывания их сильно задевали. Так, например, ей надоело слышать о ее браке с Александром Чайковским, и она напомнила своим покровителям, что сестра царя, великая княгиня Ольга Александровна, развелась с мужем незадолго до революции и вышла замуж за простого гвардейского полковника. Что было позволено дочери Александра III, могло быть позволено дочери Николая II.

В то же время эмигранты были едины в своем мнении, что девушка отличалась гордостью и бесстрашием. В 1923 году в монархистской колонии распространился слух, что видный деятель Екатеринбургского Совета – некоторые говорили, что это был сам цареубийца Юровский, – прибыл в Берлин и остановился в советской миссии. Этот слух дошел и до Анастасии. Она одна отправилась к Бранденбургским воротам, как-то пробралась в посольство и ждала советского представителя в передней. Так и не было выяснено, зачем она там оказалась, но люди шепотом передавали друг другу, что у нее в руках был флакончик с ядом и что «убийце» повезло, так как он не явился.

Пока Анастасия бродила по улицам и кормила животных в зоопарке, русские монархисты обвиняли друг друга в уничтожении ее шансов на признание. Барон фон Кляйст, еще более утративший популярность, винил во всем «крайнюю осторожность и сдержанность» Высшего монархического совета. Кляйст слышал, что совет собрал деньги для Анастасии, – многие заявляли, что они этим занимались, – но руководители Совета отказывались окончательно признать ее права без благословения Русской православной церкви. Церковь, естественно, хранила молчание ввиду отсутствия всякого общения с самой Анастасией. И все они вместе отказывались занять решительную позицию, пока члены семейства Романовых вели себя так, словно Анастасии вовсе не существовало. Ничто, казалось, даже самое искреннее негодование монархистов, не могло вывести Романовых из состояния апатии, безразличия. Например, Зинаида Толстая, царскосельская приятельница императрицы Александры Федоровны, обнаружила особую причину уверовать в Анастасию. Однажды вечером она и Кляйсты сидели в гостиной барона, болтая о том о сем и по очереди играя на пианино.

«А вы играете?» – спросила г-жа Толстая.

Анастасия отвечала, что ребенком она училась, но у нее повреждена рука и она не может различать ноты. «Мы танцевали, – продолжала она, – мы так любили танцевать».

Г-жа Толстая пробегала пальцами по клавишам. Внезапно она заиграла вальс, сочинение ее брата, который она часто играла в Царском Селе и под который танцевали царские дочери.

«Результат, – вспоминает баронесса фон Кляйст, – был потрясающий». Анастасия побагровела, зарыдала и упала на софу. Г-жа Толстая, в свою очередь, упала на колени и, целуя руки Анастасии, спрашивала, узнала ли она вальс. Слезы были ей ответом. Г-жа Толстая была настолько потрясена этой реакцией, что тут же телеграфировала двум сестрам царя, жившим с вдовствующей императрицей в окрестностях Копенгагена, умоляя их немедленно сделать что-то для Анастасии. Полученный ею ответ был, наверное, категорическим отказом, поскольку с того времени визиты Зинаиды Толстой прекратились. Барон фон Кляйст сказал Анастасии, что г-жа Толстая однажды сказала, уходя: «Великая княжна не может иметь ребенка от простого солдата».