Анастасия. Загадка великой княжны

Что же происходит? Один очевидец поражен сходством Анастасии с царской дочерью, в то время как другой категорически это сходство отрицает. Один готов признать ее, стоит ей только упомянуть какие-то подробности из прошлого, другая видит ее отчаяние при звуках старого вальса. Один относится к ней подозрительно, так как она не говорит по-русски, другой – Франц Енике – готов поклясться, что кроме русского и немецкого она «знает еще английский и французский».

«Эмигранты были бы счастливы, если бы они могли ее узнать», – вздыхала Герда фон Кляйст. Но Анастасия «остается совершенно равнодушной». Одни сплошные противоречия. Всё еще только начинается.

Здоровье Анастасии ухудшалось, и осенью 1924 года она снова оказалась в Вестенде. Однажды утром она ушла оттуда без ведома врачей. Вскоре Кляйсты нашли ее у Клары Пойтерт и решили, что для них настал момент заявить свои права. На этот раз они обратились в полицию с официальной жалобой, перечислив все хлопоты, доставленные им Анастасией после выхода ее из Дальдорфа, и потребовали возвращения ее на Неттельбекштрассе. Полиции уже давно было безразлично, где пребывает Анастасия, и они ответили, что она может жить, где пожелает. Торжествующая Клара Пойтерт, взявшая на себя роль представителя Анастасии в эмигрантских кругах, возобновила обращения к Ирене Прусской, отказываясь верить, что та окончательно отказалась от Анастасии. «Почти каждый день, – писала Клара принцессе, – Анастасия приходит в мою маленькую кухню и просит меня написать ее любимой тете Ирене. До настоящего момента я отказывалась, поскольку уважаю себя и не хочу, чтобы меня считали дурой, глупой или, еще хуже, сумасшедшей». Логично, но не слишком тактично. Клара умоляла Ирену взять Анастасию в Хеммельмарк. «Если она окажется мошенницей, самозванкой или безумной, всегда будет возможность поместить ее в больницу».

В конце 1924 года официальный представитель Хеммельмарка писал барону фон Кляйсту от имени мужа Ирены, принца Генриха Прусского: «Его королевское высочество… уполномочил меня сообщить Вам, что он, как и его супруга, после ее визита к Вашей подопечной пришли к окончательному и неоспоримому выводу, что она не является царской дочерью, а именно Анастасией. Принц Генрих считает этот вопрос решенным и просит Вас воздержаться от дальнейших писем и просьб к нему и принцессе. Их высочества были бы признательны, если бы Вы оказали влияние в этом же смысле на Вашу подопечную и фройляйн Пойтерт».

Именно такого ответа и ждал барон фон Кляйст. В последовавшей за ним записке была высказана просьба вернуть в Хеммельмарк все материалы – были упомянуты «несколько писем», – имеющие отношение к общению принцессы Ирены с Анастасией. Барон фон Кляйст исполнил просьбу с большой готовностью. Теперь, когда Кляйст вышел из игры, стало почти невозможно найти в русских монархистских кругах кого-то, кто бы принимал Анастасию всерьез. По общему мнению, барон фон Кляйст был олух и простофиля. Никто не сомневался, что еще до конца года Анастасия – вместе с Кларой Пойтерт – вернется в Дальдорф.

Разрыв с Кларой, возможно, дался Анастасии тяжелее всего. «Высокое мнение» Клары о себе было основательно подорвано. Что сталось с ее друзьями-эмигрантами? Ей доставляли такое удовольствие их внимание, дружба, уважение. А что теперь? Это всё Анастасия виновата. Что принесла кому-либо великая княжна, кроме насмешек и горя?

Клара стала ее бить. Анастасия никому и словом об этом не обмолвилась, но свидетельства тому имеются. «Я ее иногда в кисель превращала», – злорадствовала Клара, когда об этом заходила речь. Но Анастасия, говоря впоследствии о своей «ссоре» с Кларой, упомянула только статью, отвергавшую ее притязания, в скандальной берлинской газетенке в конце 1924 года. Клара хотела, чтобы Анастасия опровергла ее, но Анастасия решила, что с нее хватит, и отказалась.

Клара ее выгнала. «Она выставила меня на лестничную площадку! – восклицала Анастасия, не в силах поверить в происходящее. – Это было глубокой ночью». Два с половиной года спустя, после освобождения из Дальдорфа, Анастасия оказалась полностью покинутой русскими эмигрантами.

Бедная рабочая семья Бахман услышала рыдания Анастасии на лестнице. Позже она говорила об этих людях: «Они делили со мной последний кусок хлеба и заботились как могли. Если у меня когда-нибудь будут деньги, мое самое большое желание помочь этим людям, приютившим меня по доброте, не спрашивая, кто я и что они будут за это иметь». Чтобы помочь с деньгами на свое содержание, Анастасия вышила носовой платок, проданный ею впоследствии Балтийскому Красному Кресту за тридцать марок. Она сочла это огромной суммой, и у нее зародилась мысль: она могла бы работать. Она могла бы зарабатывать на жизнь. Это стало у нее навязчивой идеей.