Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов

Стан и поясницу
Выпрямь Зоя-Зойка!
Ты, ма шер, ведь львица
Для своей надстройки.

В своём чёрном платьице

С энтой пелеринкой
Ты ещё красавица
И для Бородинки.

Глянешь так особенно…

Экая гречанка!
А для Фимы Добина
Ты всурьёз смольнянка.

Муза для поэтов.

Бог вам дал апломба!
Прямо дама света
Даже для Литфонда.

Есть салат «Катюша».

(Боязно салатца!)
Скажет громко Нюша:
«Изыск обосраться!»

Дело всё в повадке!

Она – у хозяйки.
Дай-ка губы сладки,
Губы сладки дай-ка!

Поздравляем Зоечку,

Ренесанс-картинку,
Вся наша надстроечка
Так же Бородинка!

Поэту с его актрисулей не повезло: Дом творчества только открылся, не всё в нём отлажено. Здесь следует обратиться к очерку латвийского журналиста и писателя А.С.Ольбика:

«Популярность Рижского взморья быстро росла. Во главе Всесоюзного Дома творчества писателей Литфонда СССР (так он был назван в 1948 году) становится М.Л. Бауман. У него сохранились книги отзывов, которые он ведёт с первого дня своего директорства. Самая первая из них датирована 48-м годом. И открывается она записью Маршака:

“От души благодарю всех работников Дома творчества Литфонда во главе с Михаилом Львовичем за их чуткую и неустанную заботу. Если бы в Доме Литфонда было больше чернил, я написал бы больше”».455

Можно предположить, что в Дубултах Мариенгоф и Никритина виделись с Маршаком. Но идём дальше – нам же интересна обстановка в Доме творчества:

«И если С. Маршак сетовал на отсутствие чернил и перьев, то сам директор Дома творчества Бауман находился в тисках неразрешимых для той поры трудностей. Не было воды, дров, отсутствовали элементарные бытовые удобства, не было ни одной машины».

Собственно, Мариенгоф так и написал Никитиной: мол, устройство Дома творчества ужасно, а «всё, что от Бога, – чудесно».

Но в Дубултах чета надолго не задерживается – перебирается в Литву, в городок Тракай.

«Ну, милая, вот это да!! Озеро чудо из чудес, красоты замечательной, целый день катаешься по нему в собственной лодке! Во как! Ездим друг к другу в гости (к Меттерам и они к нам). Ну, прямо Венеция. На базар и опять обратно в гондоле. Хозяйка – прелесть. Ухаживает за нами, варит, убирает. Я ничего не знаю, никаких забот. Вот это дорвались так дорвались!!!»

Это Мариенгоф пишет уже Козакову-старшему (и не стоит пугаться обращения «милая»: Анатолий Борисович как только ни подтрунивал над своим другом). Картина и впрямь идиллическая. Знай пиши себе, выходи на берег озера покурить трубку, сплавай к друзьям – рай, да и только.

А в декабре Мариенгоф – в Первопрестольной. Восемь месяцев не был в столице. Сначала останавливается у Агнии Барто, потом перебирается в гостиницу «Москва». Но его везде разыскивают друзья. И с Барто успевает пообщаться, и с Саррой Лебедевой, и с Александром Тышлером. То и дело звонит Александр Крон.