Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов

«Доживаем последние деньки (солнечные!!!) в подмосковном поместье Барто-Щегляевых. За всё это время два раза были в городе. Даже трёхнедельный дождь не мог выгнать нас в столицу мира, чтоб насладиться там спокойствием Вивьена457 и Акимова (бедняга крепко шлёпнулся – ходят на него мало, а ругаются много). 19-го начнут играть БДТ. Что-то будет? Нюха, которая крыла нашего православного бога за дождичек, теперь потихоньку молит своего космополитского Саваофа, чтобы на вторую половину июля и весь август заволок он свинцовыми тучами московское небо.

А жилось нам в “подмосковной” и при дожде не худо. Я даже как-то исхитрился заработать не только солидное брюхо и готтентотскую жопу (по выражению Сарры Лебедевой), но и сочинский загар на море.

В полуверсте страна “берёзового ситца” и торфяное озеро, которое в самом глубоком месте мне и Ефиму Добину по пуп. Тем не менее Агния Барто (я называю её – еврей на земле) не рискует отпустить с нами Таню купаться – “кабы не утонула”, а Нюха всякий раз не без ужаса в глазах идёт со мной в лес по грибы – “кабы не заблудиться”. И представь себе, Зояха, один раз угораздило – вернулись домой через семь часов. Вот мне досталось!

И еврейка на земле (Барто) и помещик в “мерседесе” (Андрей Владимирович) очень милы нашему сердцу. Хорошо разговариваем, хорошо выпиваем, хорошо разгуливаем и разъезжаем в доживающей свои последние денёчки Антилопе Гну. А в августе уже будет “Победа”.

Барский дом наш, дворянско-еврейское гнездо, как и полагается, основательно прогнил сверху и снизу: сейчас приступим к ремонту: рушим вековые сосны (в собственном парке – честное слово!), свозим горбыли, фанеру, тёс, носим песок. Звенят топоры. Кто-то работает. И я изучаю жизнь. Теперь уже ты не посмеешь мне сказать, что я от неё оторван».

Отойдём от дачной размеренной жизни и вернёмся в столицу образца декабря 1948 года. В номере гостиницы «Москва» раздаётся звонок – это беспокоят из Главреперткома. На будущий год для директоров театров готовится каталог пьес, которые разрешено ставить. Среди них есть и три пьесы Мариенгофа: «Шут Балакирев», «Суд жизни» и «Закон джунглей» (он же «Белая лилия»). Такая новость не может не обрадовать. Единственное – необходимо написать аннотации к этим пьесам. Чем Мариенгоф и занимается, пока есть время.

Деньги тают, и только тогда Анатолий Борисович решается поселиться у Сарры Лебедевой. За чаем с хозяйкой квартиры и Александром Тышлером образуется “проект” на будущее лето: поездка всей компанией в Верею (сто километров от Москвы), на речку Протву, на дачу к Тышлеру.

А с театрами меж тем беда. Никто толкового ответа не даёт, контракт заключать не спешит, все тянут. В большинстве своём у театров выбор такой: либо правильная пьеса кондового советского драматурга, либо неправильная пьеса скандального автора вроде Мариенгофа. Естественно, пробуют сначала первый вариант и, если уж не получается, прибегают ко второму. Анатолий Борисович расписывает эту практику на примере Театра имени Ермоловой: