Анатомия души. Семь очерков по культурологии и социологии

страдает не более нескольких сотен человек на планете. Примечательно, что остальные

сенсорные функции у таких людей с врождённой нечувствительностью к боли работают

нормально.

— Можно ли, считать нечувствительность к физической болей благословением или даром от

бога?

— Думаю, что нет, в практической жизни и деятельности — это генетическое заболевание

более похожее на проклятие, которое обрекает человека на раннюю смерть.

Э П И Л О Г

Мне, как писателю всегда были интересны взаимоотношения классиков русской литературы

между собой, например Льва Толстого с Антоном Чеховым:

Встреча Чехова и Толстого произошла в начале августа 1895 года, когда Антон Павлович

приезжал в Ясную Поляну.

В это время Толстой работал над своим романом «Воскресение», чтение глав из которого и

предполагалось в то время, когда приехал Чехов. По воспоминаниям очевидца тех событий, С.Т. Семенова, «Л. Н. не совсем хорошо себя чувствовал и пошёл отдохнуть, а мы, человек

пять или шесть, отправились в укромный уголок и расположились читать… Читали, кажется, часа два. По окончании чтения пошли в дом, вниз, в кабинет Толстого. Л. Н. встал после

отдыха, но не выходил, по случаю недомогания, из кабинета. Он с любопытством ожидал, что

ему скажут по поводу его новой работы».

По мнению Чехова, отрывки были хороши, особенно верно была схвачена картина суда.

Неверной ему показалась лишь одна деталь: героиню романа, Екатерину Маслову, приговаривают к двум годам каторги. Чехову, который в своё время отбывал обязанности

присяжного заседателя, было хорошо известно, что этот срок слишком мал. Лев Николаевич

принял это замечание и впоследствии исправил указанную ошибку: в опубликованном

варианте «Воскресения» Маслову приговаривают к четырём годам...

Характерно, но пьесы Антона Чехова казалась нелепыми и странными для многих из его

современников. Антон Павлович, сам зачастую не отрицал их необычную экстравагантность:

«Мне, кажется, что я напишу что-нибудь странное», - писал он Суворину, принимаясь за

написание пьесы «Чайка».

Л. Н. Толстой, впоследствии, так отозвался об этой пьесе: «... «Чайка» Чехова вздор, ничего

не стоящий... «Чайка» очень плоха... Лучшее в ней — монолог писателя, это

автобиографические черты, но в драме они ни к селу, ни к городу».

«Нелюбовь» Толстого к пьесам Чехова вообще – притча во языцех. Толстой считал Чехова

«несравненным художником», даже назвал как-то «Пушкиным в прозе», и признавал, что он

создал «новые формы писания». Но даже понимая, что Чехов – это совершенно другое, нежели Тургенев, Достоевский или он сам (великий Толстой), никак не мог принять его

драматического искусства.

В переписке Чехов признался Ивану Бунину: «Знаете, я недавно у Толстого в Гаспре был. Он

ещё в постели лежал, но много говорил обо всём и обо мне, между прочим. Наконец я встаю, прощаюсь. Он задерживает мою руку, говорит: «Поцелуйте меня», и, поцеловав, вдруг

быстро суётся к моему уху и этакой энергичной старческой скороговоркой: «А всё-таки пьес

ваших, я терпеть не могу. Шекспир скверно писал, а вы ещё хуже!» Когда Толстой посмотрел

в Художественном театре чеховского «Дядю Ваню», он записал в своём дневнике, что

возмутился пьесой. Но чем-то его чеховская драма задела, потому что в этой же записи о

«Дяде Ване» Толстой добавляет: «Захотел написать драму «Труп», набросал конспект».

Биограф Толстого прямо утверждает, что в толстовском «Живом трупе» есть что-то

навеянное образом главного героя пьесы Чехова «Дядя Ваня».

Можно ли утверждать, что Л. Толстой писал лучше А. Чехова? Без сомнения, каждый по-своему хорош, но проза Чехова, как и Тургенева более красивая и утончённая, как чистый

утренний воздух в лесу, как журчание чистой воды ручейка на опушке леса.

Из изложенного в эпилоге выделил основное:

Антон Павлович Чехов был невероятно скромным человеком, тонко чувствующим людей, поскольку ещё был врачом, он напрочь отверг предложенное дворянское звание и значимые

титулы, что вызывает в душе любого человека чувство уважения, как перед личностью, человеком с большой буквы.

Лев Николаевич Толстой всегда чувствовал себя «творцом» Антона Чехова, как писателя и

драматурга. Поэтому незримо проводил, как бы перинатальный контроль над чеховским

творчеством, невзирая на это охотно делал в своих произведениях поправки, предложенные

более молодым коллегой по перу.

Вызывает недоумение высказывание Толстого о творчестве Шекспира и драматическом

творчестве Чехова, хотя после постановки спектакля «Вишнёвый сад» Станиславским Чехов

не скрывая возмущался утверждая, что Станиславский покалечил его пьесу.

Толстой был очень высокого мнения о себе, считал себя пророком, открывшим новую

религию, но не мог никоим образом предположить, что его учение — толстовство породит

очередную тиранию насилия идей, в лице народовольцев, протянувшихся кровавым шлейфом

из прошлого в будущее.

Список используемой литературы: