Анатомия измены. Истоки антимонархического заговора

Это официально, а теперь прошу тебя доложить от меня генералу Рузскому, что, по моему глубокому убеждению, выбора нет и отречение должно состояться. Надо помнить, что вся Царская Семья находится в руках мятежных войск, ибо, по полученным сведениям, дворец в Царском Селе занят войсками, как об этом вчера уже сообщал вам генерал Клембовский. Если не согласятся, то, вероятно, произойдут дальнейшие эксцессы, которые будут угрожать Царским детям, а затем начнется междоусобная война, и Россия погибнет под ударами Германии, и погибнет династия. Мне больно это говорить, но другого выхода нет. Я буду ждать твоего ответа. Лукомский".

"Генерал Рузский через час будет с докладом у Государя и потому я не вижу надобности будить Главнокомандующего, который только что, сию минуту, заснул и через полчаса встанет; выигрыша во времени не будет никакого. Что касается неизвестности, то она, конечно, не только тяжка, но и грозна, однако и ты, и генерал Алексеев отлично знаете характер Государя и трудность получить от него определенное решение; вчера весь вечер, до глубокой ночи, прошел в убеждении поступиться в пользу ответственного министерства. Согласие было дано только к двум часам ночи, но, к глубокому сожалению, оно, как это в сущности и предвидел Главнокомандующий, явилось запоздалым; очень осложнила дело высылка войск генерал-адъютанта Иванова; я убежден, к сожалению, почти в том, что, несмотря на убедительность речей Николая Владимировича и прямоту его, едва ли возможно будет получить определенное решение; время безнадежно будет тянуться, вот та тяжкая картина и та драма, которая происходит здесь.

Между тем, исполнительный комитет государственной думы шлет ряд извещений и заявляет, что остановить поток нет никакой возможности. Два часа тому назад Главнокомандующий вынужден был отдать распоряжение о том, чтобы не препятствовали распространению заявлений, которые клонятся к сохранению спокойствия среди населения и к приливу продовольственных средств; другого исхода не было.

Много горячих доводов высказал генерал Рузский в разговоре с Родзянко в пользу оставления во главе Государя с ответственным перед народом министерством, но, видимо, время упущено и едва ли возможно рассчитывать на такое сохранение.

Вот пока все, что я могу сказать.

Повторяю — от доклада генерала Рузского я не жду определенных решений. Данилов".

"Дай Бог, чтобы генералу Рузскому удалось убедить Государя. В его руках теперь судьба России и Царской Семьи. Лукомский».^{379}

Вот и все. Как будто незначительный, дружеский разговор двух генералов. На самом деле это протокол того преступления, которое уже было обдумано в Ставке, и никакие изменения не могли иметь места. Алексеев уже твердо решил взять в свои руки вопрос об отречении Государя. И уже и язык меняется коренным образом: "необходимо разбудить Государя и сейчас же доложить... все этикеты должны быть отброшены... выбора нет, и отречение должно состояться... генерал Алексеев убедительно просит безотлагательно это сделать".

Помимо Алексеева и Главнокомандующих фронтами вина за преступление 2-го марта ложится также и на двух ближайших помощников Алексеева и Рузского. Это Лукомский и Данилов. Кто они — мы знаем. Лукомский еще за много лет посещал заседания "Военной Ложи" у Гурко, будучи Товарищем военного министра, в заседании Совета Министров позволил себе оскорбительно говорить о Государе (Воспоминания Наумова). О Данилове и говорить нечего. В своих воспоминаниях он говорит о Государе:

"...Император Николай II не обладал ни необходимыми знаниями, ни опытом, ни волею, и что весь его внутренний облик мало соответствовал грандиозному масштабу войны".^{380}

Кроме того, он был обижен, что после генерал-квартирмейстерского поста в Ставке Николая Николаевича получил только корпус. В общем обе фигуры представляют собой людей, как узких специалистов военного дела, не понимавших всех особенностей нашей государственности, симпатизировавших и Думе, и "передовой общественности" и не имевших необходимых точных сведений о том, кто является подлинным хозяином и вдохновителем революции в Петрограде. Вообще они были, как и другие генералы, "дырой на верхах армии".

Генерал Вильчковский продолжает:

"Н.В. Рузский, измученный и тоже больной (Отчего во главе Русской Армии стояли старые и больные люди? Что, разве не было более молодых и здоровых? — В.К.), в исходе девятого часа утра прилег, велев разбудить его через час, чтобы идти с докладом о своем разговоре к Государю. Он еще надеялся, что Манифест сделает свое дело, но в Ставке решили иначе и требовали, чтобы Рузский ни минуты не медлил идти к Государю — убеждать его отречься и уже писали циркулярную телеграмму Главнокомандующим, предлагая им "просить" согласия Государя на отречение. Между получением в Ставке окончания разговора Рузского с Родзянко и посылкой циркулярной телеграммы прошло 2 часа 45 минут".^{381}