Анатомия любви

Бросив взгляд на часы, он вышел на улицу, немного прошелся вдоль здания и вдруг наткнулся на Инну Калмыкову, явно направлявшуюся к шлагбауму.

— Доброе утро, Инна Алексеевна, — вспомнив, что не видел ее на обходе, поздоровался Семен. — Ну что — оперируем?

— Здравствуйте, Семен Борисович, — оба как-то машинально перешли на официальный тон, хотя вчера договорились общаться запросто. — Извините… так получилось, что у вас сегодня анестезиологом Влад Александровский… простите, пожалуйста… — забормотала Инна, опуская глаза.

— Что-то случилось?

— Нет-нет, все в порядке! Просто… мне нужно пару выходных взять по семейным обстоятельствам, так получилось… в общем, мне пора, извините еще раз…

Семен не успел больше ничего сказать, потому что Калмыкова опрометью кинулась по аллее, ведущей к главному въезду в клинику.

Проводив ее растерянным взглядом, Кайзельгауз вдруг почувствовал, что расстроился еще сильнее, чем после разговора с клиенткой.

«Да что ж за день-то такой… с самого утра все через пень-колоду!» — раздраженно подумал Семен, садясь на лавку.

Надо было срочно взять себя в руки, через сорок минут ему в операционную, это его первая операция здесь — и что же, он сольет все в канаву только потому, что анестезиолог подменилась, а клиентка наговорила ерунды?

«Тогда окажется, что отец был прав и я гожусь только стоять рядом с ним вторым номером, — с горечью думал Семен, постукивая себя по колену сжатым кулаком. — Я — только его тень, не больше, потому что сам не способен даже простейшую операцию провести! Ну нет уж! Я не для того… не для того! Я все поставил на эту клинику, все, что у меня было, я не могу проиграть, не могу сдаваться. Иначе то, что я сделал, вообще не имело смысла».

Он решительно поднялся, сделал несколько взмахов руками, разминая плечи, и, пару раз для верности еще и присев, чтобы разогнать кровь окончательно, направился к корпусу походкой человека, который настроился на борьбу — даже неважно, с кем именно ему предстояло бороться.

В предоперационной Семен почувствовал себя гораздо лучше, словно вид блестящих кранов, белых раковин и запах дезинфицирующих средств придали ему уверенности. Он спокойно мыл руки, по привычке считая количество движений губкой по каждому пальцу, по ладони, по руке до локтя — так учил его отец, смотрел на себя в зеркало над раковиной и гнал прочь мысли о возможном провале.

«Что там можно провалить, ну что? Имплант уронить на пол? Я вроде не безрукий. Шов наложить неровно? Так нет — меня еще в институте хвалили за умение накладывать самые деликатные швы. Что со мной не так? Почему я опять стою тут и испытываю неуверенность? Я хирург, в конце концов, я уже не студент, не интерн — я врач. И операцию такую делал не раз и не два. Все, хватит, соберись, папашин сынок!»

Воспоминание об отце не добавило положительных эмоций. Ни разу он не похвалил Семена за хорошо проведенную операцию, за наложенные швы, за что-то еще — нет, он всегда находил, к чему придраться и чем уколоть сына после операции прилюдно в ординаторской. Семен порой замечал сочувствующие взгляды коллег, а операционная сестра так прямо говорила, что профессор несправедлив, но кто прислушивается к ее мнению? Уж точно, не Борис Исаевич Кайзельгауз, великий и могучий, заслоняющий сыну весь горизонт и не дающий выйти из своей тени.

«Все, Сема, не профукай свой шанс стать не Кайзельгаузом-младшим, а просто Семеном Борисовичем, хирургом-пластиком, знающим свое дело», — пожелал он себе мысленно и, сделав шаг, решительно толкнул боком двери операционной, держа вымытые руки перед собой согнутыми в локтях.

Тут же появилась молодая женщина в маске, скрывавшей половину лица, подала перчатки и халат, бросила в протянутые ладони шарик с раствором. Семен выполнял все действия механически, как робот, это давно не вызывало какого-то трепета, как было впервые, когда он оказался в операционной. Сейчас все это было будничным, отработанным, как часть операции.

Клиентка уже спала, в изголовье стола сидел Александровский — невысокий, черноглазый, с быстрыми движениями рук, словно на шарнирах.

— Можно начинать, Семен Борисович, — сказал он, проверив еще раз состояние клиентки.

Семен молча кивнул, встал к столу, чуть склонился вперед, принимая удобную позу, и протянул руку:

— Скальпель, пожалуйста.

Дальше все пошло как по учебнику, Семен словно читал текст и выполнял все, что написано, работал точно и аккуратно, не замечая никого и ничего вокруг. Он даже не слышал, как переговариваются Александровский и операционная сестра, настолько был погружен в ход операции. Он не отрывал взгляда от операционного поля до тех пор, пока не был наложен последний шов, стерильные повязки и фиксирующий корсет. Только тогда Кайзельгауз сделал шаг назад и глухо сказал:

— Благодарю, коллеги.

— Поздравляю, Семен Борисович, — весело отозвалась операционная сестра.

— Спасибо, — еще раз проговорил Семен и только после этого поднял глаза вверх.

Со стеклянного куполообразного потолка операционной прямо на него смотрела Аделина Драгун, еле заметно кивнувшая ему головой.

Инна