Анатомия любви

— Отлично. Спасибо вам, — Зайцев поднялся, пожал руку Матвею и повернулся ко мне: — Если возможно, я остался бы уже сегодня.

— Пожалуйста. Сейчас медсестра принесет вам контракт, подписывайте, оплачивайте — и располагайтесь, вам все покажут и расскажут, а утром возьмут необходимые анализы.

Вошла дежурная сестра с бумагами, и мы с Матвеем, оставив клиента на ее попечении, отправились в корпус.

— Почему сама не взялась? — спросил муж, не глядя на меня.

— Побоялась, что не справлюсь, — честно призналась я, потому что так и было. — У тебя все-таки в этом плане опыта больше.

— Ну как скажешь.

Я остановилась, взяла Матвея за рукав халата:

— Погоди… что происходит?

Муж остановился, развернулся ко мне лицом:

— Со мной ничего.

— А с кем?

— Ну видимо, с тобой.

— Матвей… ты все еще злишься из-за Калмыковой?

— Нет, Деля, она тут ни при чем. А ты могла бы хоть иногда прислушиваться к моему мнению тоже.

— Ах, вот как… Тогда покажи мне письмо, в котором Калмыкову обвиняют в халатности, — потребовала я. — Ты ведь так и не удосужился сделать это.

Лицо Матвея приобрело красноватый оттенок:

— Ты хочешь сказать, что я обвинил Инну без оснований? Что письма нет?

— Я разве так сказала?

— А прозвучало так! — Матвей развернулся и быстро пошел по переходу в корпус.

Слышать подобное от мужа было обидно, если не сказать сильнее. Мне даже в голову не пришло, что Матвей по какой-то причине мог соврать про письмо и попытаться таким образом заставить меня отстранить Инну Калмыкову от работы. Да и вообще — ну что она ему так поперек горла встала, просто непонятно… Обычная женщина, двое детей, взгляд какой-то затравленный, но это и понятно — одна их тянет, мать на пенсии давно, отец умер, муж… Вот опять я наткнулась на то, что совершенно ничего не знаю о муже Калмыковой, и был ли он вообще. Конечно, это не входит в список того, что я обязана узнать, принимая человека на работу, но за два года можно было и поинтересоваться, раз уж семейные проблемы начали выбивать Калмыкову из рабочей колеи. А теперь, похоже, они начали влиять еще и на мою собственную семейную жизнь.

Вернувшись в кабинет, я вызвала к себе психолога. Иван пришел минут через десять, как обычно, неся с собой две чашки хорошего свежесваренного кофе, что всегда являлось неотъемлемой частью наших с ним разговоров.

— Что-то случилось? — поинтересовался он, устраиваясь на диване.

— Да, есть разговор.

— Я слушаю.

— Иван, я сказала — есть разговор, а не желание выговориться, это ведь разные вещи, правда? — я тоже села на диван, взяла предназначавшуюся мне чашку. — Что вы помните из бесед с Инной Калмыковой?

— С анестезиологом, что устроилась два года назад? — мгновенно вспомнил Иван, обладавший отличной памятью. — Ничего такого, что могло бы меня насторожить, раз уж я подписал ей рекомендацию.

— То есть обычная женщина без особенных проблем?

— Ну если не считать того факта, что к сорока годам она осталась одна с двумя детьми, то абсолютно обычная биография. А почему этот разговор происходит именно сейчас?

— Ну вы ведь в курсе происшествия с антибиотиками? — Я сделала глоток и внимательно посмотрела на Ивана, хотя знала, что на его непроницаемом лице не отразится никаких эмоций.

— Разумеется, — кивнул он. — Но Калмыкова ко мне не приходила, значит, ее это не слишком обеспокоило.

— Это беспокоит Мажарова…

— А когда что-то беспокоит Мажарова, вы, соответственно, тоже беспокоитесь, — закончил Иван за меня. — Но я не вижу особенных причин для подобного беспокойства. Ошибки случаются у всех, и наша клиника, увы, тоже от них не застрахована. Но я могу поговорить с Инной Алексеевной и обсудить с ней создавшуюся ситуацию.

— Если честно, я думаю, что у нее какие-то внутренние проблемы. Она как-то упоминала о дочери, та студентка нашего мединститута, перешла на второй курс, но учится, как я поняла, еле-еле, без желания, да еще и с такой фамилией приходится нелегко, там до сих пор неорганическую химию Ганченко преподает, а она терпеть не может детей из медицинских династий, — я даже поежилась при воспоминании о Галине Григорьевне и ее брезгливом выражении лица.

— Ну я с ней не знаком, учился не здесь. Однако можно ведь навести справки. Возможно, девочке нужна помощь, а просить об этом мать она по разным причинам не хочет или не может.

— Вполне допускаю, что вы правы. Но ведь и сама Калмыкова у нас такой помощи не просит, — заметила я.

— Аделина Эдуардовна, вы от меня чего хотите? — не меняя выражения лица, поинтересовался психолог.

— Не знаю, — призналась я, отставляя чашку. — Мне не хочется думать, что Калмыкова соврала при устройстве на работу и мне, и вам. Дело в том, что Матвею пришло какое-то письмо, в котором говорится об истинных причинах ухода Инны из московской клиники. И это вовсе не собственное желание, если верить написанному… хотя… я этого письма сама не видела, — призналась я, зачем-то понизив голос.

— Не думаю, что Матвей Иванович выдумал такое, — твердо произнес Иван, и мне вдруг стало невыразимо стыдно, словно я обвинила мужа в чем-то непристойном.