– Уже поздно, – сказала Энн. Я видел, что она всматривается в мое отражение в оконном стекле. – А ты не знаешь города. – Она повернулась ко мне, сложив руки на груди. – Сядь, – велела она и, когда я сел, прошла мимо меня и вышла в коридор.
Через мгновение она вернулась, неся подушку, простыни и светло-синее одеяло.
– Встань, – сказала она.
Энн расстелила на диване простыню. Она щурилась, хмурила лоб, гневно подтыкала углы простыни. Я стоял рядом, ничего не говоря. Через минуту она покончила с этим делом.
– Спать будешь здесь. У тебя будет хорошая компания. Все мы успели поспать на этом диване. – Она отошла назад и окинула взглядом диван, вспоминая тех, кто на нем ночевал. – У меня есть пижама Кита. Она придется тебе впору. Хочешь пижаму? – (Я помотал головой.) – Одно правило. Когда я встаю, ты тоже встаешь. По утрам я пишу, поэтому тебя ждет тост с кофе и до свидания.
– Хорошо.
Она кивнула. Тени, размазавшиеся вокруг глаз, стали темно-синими, похожими на потертый бархат. Теперь она смотрела прямо на меня, приглашая ответить на ее неподвижный, открытый взгляд и прийти к некоему молчаливому пониманию того, через что мы только что прошли. Однако у меня не было сил сопротивляться своим тайным импульсам. Я переводил взгляд из стороны в сторону, а когда все-таки посмотрел ей в глаза, то на самом деле ничего не увидел. Единственная часть меня, которая заслуживала наименования живой, была захвачена одной очень простой мыслью: через мгновение я буду лежать на том месте, где когда-то лежала Джейд.
Энн ушла в спальню. Я не помню, закрывала она дверь или нет. Я услышал звук расстегивающейся молнии, но ничего больше. Я выключил свет, присел на край дивана и разделся в темноте. Простыни были прохладные, мягче всего, к чему я когда-либо прикасался. Одеяло было словно кашемировое, и, когда я натянул его на плечи, прикосновение атласной окантовки напомнило мне один эпизод с собранием партийной ячейки у родителей. Я был совсем маленький, лежал на родительской кровати, куда товарищи складывали верхнюю одежду, и гладил атласную подкладку чьего-то пальто. Я только что выучил слово «шикарно» и повторял его про себя: «Шикарно». Другие воспоминания. Приходят быстро и без приглашения. Отблески того, что я видел сколько-то лет назад. Интерьер моей комнаты в Роквилле. Рождественское убранство Стейт-стрит. Образы приходили без всякого порядка, а я не пытался вспомнить или понять. Ощущение было такое, будто в части моего разума произошло короткое замыкание.
Мне не хотелось размышлять, но и засыпать сразу тоже не хотелось. Мне хотелось бодрствовать на диване, где спала Джейд. Я перевернулся на живот, подсунув под него подушку. Одеяло соскользнуло, но я не ощутил холода. В комнате было очень тепло, и Энн дала мне одеяло по одной-единственной причине: она помнила, что я люблю спать, укрывшись чем-нибудь тяжелым. Как же Джейд потела рядом со мной летними ночами, изнемогая под одеялом весь долгий, мучительный июль.
Я вжимался гениталиями в диван, пока мог терпеть, а потом перевернулся на спину. Предметы в комнате вырисовывались все отчетливее, и я подумал: наверное, близится рассвет. Однако окна по-прежнему были угольно-черными. Я приподнялся на локте и поглядел через коридор на спальню Энн. Дверь я не увидел, но заметил пробивающийся из комнаты свет, который падал узким светлым клином и обрывался шагах в десяти от моего ложа.
Как и всякий гость, я, выключив свет, слышал сотни непривычных звуков. Шум с улицы, от стен, но я знал, что так будет, и не обращал на них внимания. А сейчас я услышал звук из комнаты Энн. Она вращала диск телефона. Сначала медленно, с паузами между каждой цифрой, а затем все быстрее и громче. Щелканье диска было похоже на шаги крошечных ног, бегущих от нее ко мне. Первой мыслью было, что Энн звонит в полицию, хочет сообщить, что некто, кому суд приказал держаться от нее подальше, нарушил условия досрочного освобождения и вот сейчас спит у нее в гостиной.
Я затаил дыхание. В спальне висела тишина. Тишина, все еще тишина. На другом конце линии названивал телефон. Не может быть, чтобы полиция – там трубку берут сразу. Я услышал, как Энн шевельнулась в постели, затем услышал ее шепот: