Анатомия любви

– Привет, Джонатан. Это Энн. Я тебя разбудила… – Несколько мгновений тишины, и снова голос Энн. – Я знаю, что уже поздно. Но я пока еще не сплю. Мне не спится… Пожалуйста. Прости. Я позвонила не для того, чтобы спорить с тобой. Я понимаю, что уже очень поздно. Ты же знаешь, обычно я так не делаю. Ты должен понимать, что я беспокоилась за тебя. Я не знала, приходил ли ты, пока меня не было. Или же ты в конце концов решил вообще не появляться… Вот как? А… Ладно, прошу прощения, я рада… Джонатан. Ты сильно заблуждаешься. Я хочу показать тебе, насколько я незакомплексована. Ты слушаешь? Я хочу, чтобы ты взял такси, приехал и занялся со мной любовью… Да… Разве у меня пьяный голос? Нет, я ничем не напугана, мне просто одиноко. Но я позвонила не потому, что мне одиноко. Я позвонила… О, Джонатан. Да, всем нам прекрасно известно о том, что утром у тебя полно дел.

Она повесила трубку. Через миг она погасила свет.

Но через минуту или две Энн снова включила свет, взяла телефон и принялась набирать, как я догадался, номер Джонатана. Не делай этого, Энн, мысленно молил я. Пожалуйста, не делай этого.

На середине четвертой или пятой цифры, когда диск еще возвращался на место, она положила трубку на рычаг и выключила свет, на этот раз окончательно.

И я тут же провалился в беспамятство. Последнее, что увидел, как изменился цвет окон: стекло приобрело серовато-голубой оттенок.

Глава 11

На следующее утро я встал задолго до Энн. В окнах сиял солнечный свет. Пыль на внешней стороне стекла была похожа на наэлектризованную кисею. Я двигался по комнате едва слышно, словно грабитель, размышляя, не уйти ли мне сейчас же. Ванная находилась между спальней Энн и гостиной, а таким грязным и слабым, каким я казался себе, я не желал приближаться к Энн ни на шаг. Я оделся и проскользнул в маленькую кухню, чтобы умыться.

Я забыл, что записная книжка Энн висит рядом с телефоном на кухне. Тут же был блокнот и фломастер. Я дал себе время, чтобы обдумать мелкое предательство, какое собрался совершить, а затем, включив горячую воду и направив кран так, чтобы вода сливалась в раковину как можно тише, я раскрыл записную книжку в кожаной обложке и пролистал ее до буквы «Б». Баттерфилдов там не было. Я открыл на «Д», и там был твой телефон, Джейд, твой адрес – первые за четыре года сведения о тебе. Я вырвал из блокнота страницу и переписал все, держа листок на ладони. Почерк у меня был почти неразборчивый, запись больше походила на отражение в разбитом зеркале. Однако этими каракулями, штрихами, безумными росчерками я записал то, что мне требовалось. Найдется ли в мире вор, укравший мешок бриллиантов, который испытывал бы больший восторг, чем я в тот миг? Или совершающий затяжной прыжок парашютист, который сильнее меня чувствовал бы себя неподвластным земным законам? Ты была в Стоутоне, в Вермонте, жила на улице под названием Западная. Напротив твоего имени значилось три телефонных номера, все записаны разными ручками, в разное время. Даже тогда я понял, что это означает: тебя часто не бывает дома. Однако волнение, вызванное этой догадкой, было ничто по сравнению с восторгом оказаться ближе к тебе, чем я был все время с нашего последнего прикосновения.

Я подумал, уж не задержалась ли Энн в своей комнате, чтобы я успел уйти. Я не мог определить по солнцу, который час, но был уверен, что полдень уже пробил. Я снял с дивана простыни и одеяло, сложил все как можно аккуратнее. Затем полистал «Нью-Йоркер», притворяясь перед самим собой, будто ищу хороший джазовый клуб или интересную пьесу. Рядом с обратным билетом до Чикаго лежало все мое состояние: девяносто долларов. Я должен был заплатить в гостинице по меньшей мере двадцатку, и хотя я уже получил от поездки гораздо больше, чем надеялся, меня мгновенно охватило отчаяние при мысли, что придется покинуть Нью-Йорк, поскольку кончаются деньги. Я продолжал листать журнал, разглядывая карикатуры и просматривая рекламу: меховые пальто, рубиновые браслеты и безумно дорогой скотч. Меня поразило, как много денег у других людей, – поистине поразило, как будто я впервые об этом услышал.

Должно быть, я отключился. Несколько часов беспокойного сна не принесли отдохновения, так что, наверное, я задремал. Помню, подумал, если бы у нас с Джейд была куча денег, на что бы мы их потратили. Только на себя? Или делились бы с другими? Основали бы благотворительный фонд для тех, кто решил бросить все в жизни и подчиниться самым романтическим, самым неразумным велениям сердца? Монастырь для любовников, который, разумеется, был бы совсем не похож на монастырь. Мысль была, конечно, не особенно глубокая, зато порождала множество второстепенных мыслей, и я как раз развивал одну из таких, когда в комнату вошла Энн. Я не слышал, как она встала, не слышал ее шагов, но когда отвернулся от сверкающих окон, она стояла у дивана, одетая в синие джинсы и красную шелковую блузу.

– Давно встал? – довольно резко спросила Энн.