Анатомия мира. Как устранить причины конфликта

– Хорошо, Кэрол, – обреченно проговорил он. – Ты победила. Я останусь.

Он замолчал.

– Но только до вечера.

Глава 9. Зарождение идеи

Когда все вернулись в комнату, Лу накинулся на принесенную Кэрол мексиканскую еду. Настроение было куда лучше, чем в самом начале, когда все только присматривались друг к другу. Напряжение, сопровождавшее большинство разговоров на утреннем собрании, ушло. Гвин о чем-то оживленно разговаривала с Мигелем. Элизабет и Кэрол в дальнем углу комнаты рассматривали буклет лагеря «Мориа».

Тут к Лу со спины подошел Петтис.

– Значит, четыре года во Вьетнаме, да, Лу? – спросил он, словно продолжая их последний разговор.

Лу кивнул.

– Снимаю шляпу, друг. Я тоже там был, но летать над джунглями – совсем не то же самое, что быть там, внизу. Я знаю.

Лу благодарно склонил голову. В мирное время пилоты всегда считают себя выше «пушечного мяса» там, внизу. И пехотинцы тоже страдают от комплекса неполноценности, хотя ни за что в этом не признаются. А вот во время войны настрой быстро меняется. Пилоты начинают по-настоящему восхищаться своими соратниками на земле. А солдаты, пусть и чувствуют искреннюю благодарность, слыша над головами рев авиационных двигателей, скажут вам, если их хорошенько разговорить, что эти нарядные летуны даже форму не пачкают, да и под вражеским прицелом бывают редко, так что им не понять, что такое настоящее мужество и, если уж на то пошло, настоящий страх. И во Вьетнаме, и на других войнах именно пехота всегда получает львиную долю восхищения и уважения.

– Спасибо, Петтис. Всегда рад встретиться с собратом-ветераном. Скажите, а чем вы занимаетесь в Техасе?

Минут через пять в комнату вошли Ави и Юсуф, и все, в том числе и Лу с Петтисом, расселись по местам. Лу посмотрел на родителей Дженни – судя по их лицам, у них все было в порядке, что показалось ему удивительным, учитывая обстоятельства.

– Мы рады снова видеть вас, – поздоровался Ави. – Прежде чем мы продолжим, есть ли у кого-нибудь вопросы?

Лу поднял руку – впервые он не просто что-то выпалил, не дожидаясь приглашения.

– Что случилось с Дженни?

– С Дженни все хорошо, – ответил Юсуф. – Как, должно быть, известно некоторым из вас, она сбежала вскоре после того, как началась наша утренняя встреча.

– Вы поймали ее? – поинтересовался Лу.

– На самом деле, Лу, мы не пытаемся ее поймать, – ответил Юсуф. – Это добровольная программа, и никого не заставляют в ней участвовать. Но мы сделаем все, чтобы обеспечить ее безопасность. И сделаем это так, чтобы убедить ее все же присоединиться к нам.

Ответ озадачил Лу.

– Что это значит? Что вы делаете? – спросил он.

– Два наших сотрудника следуют за ней и пытаются вовлечь ее в осмысленный разговор. На всякий случай их сопровождает машина с подмогой, не попадаясь на глаза. Все будет хорошо, – улыбнулся он. – Еще что-нибудь?

Лу снова поднял руку.

– Это вот разделение на «относиться к людям как к людям» или «как к объектам»… откуда оно вообще взялось? – спросил он с презрительной ноткой в голосе.

Первым ответил Ави.

– Оно взялось из изучения философии, – сказал он. – Полагаю, нам не помешает краткий обзор.

Он взглянул на Юсуфа. Тот кивнул.

Ави снова повернулся к группе.

– Я немного опасаюсь обсуждать с вами философию, – сказал он с извиняющейся улыбкой. – Особенно сразу после обеда. Но все-таки рискну – хотя бы на пару минут. Если вы точно уверены, что философские разговоры вам не нужны, просто заткните уши на минуточку.

Он оглядел комнату.

– Вы все слышали о философе Рене Декарте?

– Неплохой философ – во всяком случае, для француза, – пошутила Элизабет. Ее руки уже не были сцеплены вместе, она расслабленно откинулась на стуле.

– Да, неплохой, – улыбнулся Ави, затем продолжил: – Декарт – отец так называемой философии Нового времени. Он знаменит как создатель амбициознейшей философской теории, которая, как он надеялся, сможет объяснить все сущее. В основе этой теории лежит его крылатая фраза: Cogito ergo sum – «Я мыслю, следовательно, я существую».

Эта фраза была знакома почти всем.

– Обратите внимание, что уже в отправной точке Декарт исходит из довольно серьезных допущений, – продолжил Ави. – Самое большое из них – гипотеза о верховенстве человеческого сознания, которое Декарт называл «Я».

Через сотни лет после Декарта ряд философов начал ставить под сомнение аргументы модернистской философии, которые начались с Декарта, в частности, то самое индивидуалистское допущение, ставшее фундаментом работ Декарта. Одного из этих философов звали Мартин Хайдеггер. Если бы Хайдеггер был современником Декарта, то наверняка задал бы ему вопрос: «Рене, скажите: откуда вы взяли язык, который позволил вам сформулировать идею “Я мыслю, следовательно, я существую”?»

Ави обвел взглядом своих слушателей, давая им возможность обдумать этот вопрос.

– Конечно же, – продолжил он, – Декарт получил эти слова и способность выражать ими свои мысли от других. То есть, иными словами, они не были созданы из ниоткуда отдельным, индивидуализированным «Я».