Анатомия призраков

С очередной улыбкой доктор Джермин поднялся на ноги и придержал дверь открытой. «В нем есть что-то блестящее и непроницаемое, – подумал Холдсворт, – как будто он покрыт тонким слоем смолы». Ни резкие слова, ни аргументы, казалось, не достигали его сердцевины, а оставались снаружи и высыхали, не причиняя вреда.

– Конечно, – сказал Джермин. – Даже врач вынужден склониться перед кротким любопытством матери.

Глава 11

Филип Уичкот стоял в дверном проеме и грыз указательный палец. Ему не нравилось смотреть на кровать, но он не мог отвести от нее глаз. Кровать была уродливой и старомодной, слишком большой для комнаты; мать Сильвии, непомерно гордившаяся этой кроватью, подарила ее новобрачным на свадьбу. Голый матрас лежал на деревянной раме. Четыре резных столбика по углам поддерживали балдахин, который всегда напоминал Филипу верх катафалка.

Здесь Сильвия лежала каждую ночь. Здесь он лежал с ней. Ее теплое тело прижималось к этому матрасу, а он прижимался к ней. Ночь за ночью.

Застывшая, безмолвная комната угнетала его по несчетному множеству причин, но кровать была хуже всего. Ему хотелось приказать слугам разбить ее, отнести вниз на огород и сжечь вместе с матрасом. А вместо этого ее придется продать, чтобы выручить хоть сколько-нибудь денег.

Уичкот вошел в следующую дверь, ведущую в гостиную Сильвии, быстро подошел к ближайшему окну и поднял штору. Полуденное солнце хлынуло в комнату. В воздухе танцевали пылинки. Филип сдернул чехлы с мебели. Книжный шкаф-бюро, унаследованный от двоюродного дедушки, был весьма красив. Он наверняка немало стоит. Филип наугад вынул с полок несколько томиков. Ее книги тоже принесут по меньшей мере несколько гиней. Надо заглянуть в «Мериллс» или «Луннс» и выяснить, что они могут предложить.

Он открыл бюро и запустил пальцы в его укромные уголки и отделения в надежде, что пропустил что-то ценное, когда искал в прошлый раз. В бюро лежали только ржавые перья, бумага, засохшие чернила, сургуч и шпагат. Сильвия оставила после себя поразительно мало следов, как будто и вовсе не существовала. Половину жизни она провела за сочинением писем другим женщинам – своей матери в деревню, Элинор Карбери в Иерусалим… Но она не сохранила писем, которые получала. Она даже дневника не вела. От нее ничего не осталось.

Мертва. Мертва. Мертва.

Филип захлопнул откидной стол. За спиной раздался писк – это Огастес прочистил горло. Мальчик намеревался тактично кашлянуть, как полагается вышколенному слуге, извещающему хозяина о своем присутствии. Но природа рассудила иначе.

– Что еще?

– Прошу прощения, ваша честь, мистер Малгрейв пришел.

– Отправь его ко мне в кабинет.

Уичкот запер дверь в комнаты Сильвии и спустился вниз. Почти сразу Огастес объявил о приходе Малгрейва. Джип медленно вошел в комнату; его тело, как всегда, клонилось влево, поскольку его левая нога была короче правой.

– Ну? – спросил Уичкот.

Малгрейв пожал плечами:

– Особых перемен нет, сэр. Говорят, что мистер Олдершоу ведет себя достаточно тихо. Ему дают снотворное, так что большую часть времени он спит. Ест он как лошадь. Но жизни в нем нет – не больше, чем в вашем диване.

– Служители заведения доктора Джермина верят, что их хозяин его исцелит?

– Они говорят, что доктор многим помог ему. – Малгрейв улыбнулся. – По крайней мере, заработал на этом порядочно денег. Но с мистером Олдершоу, похоже, он не слишком продвинулся. Он кричит на него, как на остальных… говорит, сделай то, сделай это, поцелуй меня в зад… но мистер Олдершоу в основном просто сидит. Или начинает кричать и плакать навзрыд.

– Попридержи язык. Это все?

– У него по-прежнему случаются приступы ярости, сэр, если вы об этом. Не слишком часто, но он крупный парень, наш Фрэнк, и лучше не заступать ему дорогу, когда на него находит.

– Когда ты собираешься к нему в следующий раз?

– Во вторник, сэр, если не будет иных приказаний. Как обычно… побрею его, причешу, почищу одежду, позабочусь о белье. Вот только… говорят, мистер Холдсворт тоже побывал в Барнуэлле.

– Человек ее светлости?

– Да. – Малгрейв нахмурился. – Он темная лошадка.

– Я хочу узнать о нем больше. Загляни ко мне после того, как снова побываешь в Барнуэлле… или раньше, если что-нибудь выяснишь, особенно о Холдсворте.

– Как угодно вашей чести.

Уичкот отвернулся и уставился в закопченное окно.

– Можешь идти.

Малгрейв кашлянул.

– Прошу прощения, сэр, но как обстоят дела с моим счетом?

– Не сейчас.

– Он растет, сэр.

– Я же давал тебе денег на днях! – рявкнул Уичкот.

– Пару гиней в счет погашения долга в конце марта, сэр. – Малгрейв достал и раскрыл записную книжку. – Двадцать девятого марта, сэр, если говорить точнее. На тот момент долг достиг тринадцати фунтов, восьми шиллингов и четырех пенсов. Сейчас, боюсь, он несколько вырос и составляет почти двадцать фунтов.

– Черт побери, ты их получишь. Но не сейчас.

Малгрейв стоял на своем:

– Прошу прощения, сэр, но я невольно заметил, что в последние несколько месяцев вы уже не так щедры, как прежде. Разве вы не рассчитали лакеев? Вам прислуживают только мальчишка и женщины.